Владимир Богораз - Рыбаки

...Ибо они были рыболовы...

И говорит им: "Идите за мной,

и я сделаю вас ловцами человеков".

От Матф., гл. IV, 19.

Их было трое. Они сидели среди широкой речной косы на мокром песке, поджав ноги и опираясь спинами друг на друга. Было так темно, что за пять шагов их группа наверное показалась бы кучей сплавного хвороста, случайно нагромождённого на косе последней прибылью воды. Впрочем, смотреть было некому, ибо на косе не было никакого живого существа, кроме этой группы людей. Тот из них, чья спина была шире всех, сидел сгорбившись и, отвернув обмёрзшие полы кожаной рубахи, сжимал свои руки между внутренними сторонами колен. У него зябли и щипали пальцы, и он старался отогреть их хоть немного этим импровизированным способом, но ноги его были мокры далеко выше колен, и из его стараний ничего не выходило.

Двое других сидели рядом, прижавшись друг к другу и опираясь об эту широкую спину. Они насиживали тоню, и у них не было времени развести огонь, ибо промежутки между тонями составляли не более десяти минут.

-- Бр!.. Холодно! -- сказал человек со спиной, выдёргивая руки из-под колен и начиная тереть их одна о другую.

-- Ну, холодно! -- недовольно повторил один из его товарищей.

Он тоже озяб, но отдых ему был дороже тепла, и он предпочитал сидеть, совсем не шевелясь. Голос его звучал глухо, так как выходил из-под мехового треуха, низко натянутого на лицо. По-видимому, он дремал, и оклик товарища разбудил его.

-- Мои пальцы совсем закостенели! -- пожаловалась спина, продолжая растирать руки.

-- Мои тоже! -- сказал человек в треухе.

-- А в Неаполе теперь теплее! -- вдруг сказала спина.

-- В каком Неаполе? -- с удивлением спросил треух.

-- В Неаполе... в Италии! -- кратко пояснила спина.

-- Не знаю! -- проворчал треух сомнительным тоном. -- Я не знаю!

-- Как это не знаешь? -- убедительно доказывала спина. -- Теперь начало сентября. В Неаполе теперь как раз лимоны зреют.

-- "Dahin, dahin, wo die Zitronen blühen!" [ Туда, туда, где цветут лимоны! Неточная цитата из И. В. фон Гёте. 'Годы учения Вильгельма Мейстера'. Книга III, глава I. Прим. ред. ]-- продекламировал он нараспев.

Он перестал растирать руки и начал хлопать в ладоши, как будто подавая сигналы кому-то, скрывавшемуся во тьме.

-- Не знаю цитронов! -- сурово отпарировал собеседник. -- И Неаполя никакого нет!..

-- Как нет? -- настаивала спина почти с ужасом. -- Неаполь, в Италии, в Европе...

-- Нету, нету! -- непоколебимо отвергал треух. -- Нечего!.. Италии нет, и Европы нет. Всё враки!.. Есть только река и в ней рыба.

Третий из сидевших, не говоривший до сих пор ни слова, вдруг поднялся на ноги.

-- Пойдём, пора! -- коротко сказал он и стал подтягивать вверх наколенники из тюленьей кожи, дававшие его ногам защиту от воды.

Двое других тотчас же поднялись. Человек с широкой спиной, желая размяться, произвёл даже несколько неуклюжих курбетов, каждый раз звонко щёлкая мокрыми пятками бродней о полузамёрзшую тину.

На самом берегу у воды было светлее. Мелкие лужицы, набравшиеся в песчаных вымоинах, замёрзли и отсвечивали серебристым блеском. У отмёлого края матёрой воды набился белый приплёсок, который действием прибоя постепенно оттеснялся на сухой песок и лежал там в виде узкого вала неравной вышины, окаймлявшего воду. У берега было так мелко, что некоторые пластинки приплёска, оседая, достигали дна и, присоединяя к себе несколько других пластинок поменьше, созидали крошечные ледяные островки, блиставшие как звёздочки среди тёмной и спокойной воды.

Лодка, упёртая днищем в вязкий песок, чернела в десяти или пятнадцати шагах от берега. Подтащить её ближе не было возможности. Они пошли к ней, шлёпая в воде своими разбухшими броднями из плохо выделанной коровьей кожи. Человек в треухе порылся в корме и достал оттуда кляч, огромный свисток толстой волосяной верёвки. Он был бережничим, и на обязанности его лежало, идя по берегу, волочить на этой верёвке бережное крыло, ползущее по мели. Кляч весь обмёрз и закостенел, и все кольца его топорщились в разные стороны. Он снял несколько колец себе на руку, а остальное бросил в воду, чтобы оттаяло. Двое других открыли невод, заботливо укутанный шкурами, и теперь стаскивали лодку дальше на реку.

-- Выгребайте, Барский! -- сказал бережничий, выходя на берег с концом кляча в руках.

Он сделал два шага по направлению тони, но поскользнулся и чуть не упал.

-- Идите по воде, Гуревич! -- в свою очередь посоветовал человек со спиной, только что названный Барским. -- Там дно мягкое!

Бережничий только оглянулся в его сторону. Обувь его протекла, и брести всё время в ледяной воде было для него тяжёлым испытанием. Ему пришла на минуту в голову мысль выйти на сухой берег за пределы скользкого приплёска, но он победил искушение и вошёл-таки в воду. Тоня была отлогая, и для успеха промысла невод нужно было отпустить как можно дальше на реку.

Речные выгребли. Через четыре или пять взмахов лодка исчезла из глаз, потонув в густом мраке, и он мог определить её местонахождение только по плеску вёсел, долетавшему с реки. Он сделал ещё два шага и остановился, чувствуя, как постепенно одно волосяное кольцо за другим выходит из воды и вытягивается на реку. Наконец, кляч натянулся и задрожал в его руке.

-- Вымётывай! -- крикнул он в пространство, к невидимым товарищам и, перекинув конец верёвки через левое плечо, медленно побрёл вперёд, стараясь не опережать невода, чтобы дать ему время развернуться.

Люди в лодке тоже делали своё дело. Барский сидел на носу лодки на вёслах и выгребал, стараясь придать линии вымётываемого невода наиболее выгодное направление. Спутник его, скорчившись на корме, кое-как отковыривал от полузамёрзшей массы невода жёсткие комья и попросту спускал их в воду, стараясь только, чтобы ни одна ячея не задела за борт. Через две или три минуты весь невод был кое-как выброшен. Промышленники прикрепили к борту конец речного кляча и, повернув лодку вдоль реки, поплыли вниз по течению, плавя тоню. Течение довольно быстро понесло лодку, поворачивая её то вправо, то влево. Среди реки ночная тьма соединилась с туманом и была ещё гуще, чем на берегу. Матовая чёрная вода не отсвечивала ни одним слабым лучом. Только низкие волны, гонимые поперечным ветром, выходившим из-за речной пади, слегка ударяли о борт, да речная струя со слабым рокотом переливалась через верёвку, волочившуюся за кормой.

Молчаливый субъект, окончив свою часть работы, судорожно скорчился в крошечном свободном пространстве на плоской корме, откуда при первом неловком движении можно было вывалиться в воду. Со своей скамьи на носу Барский различал только смутные очертания этой фигуры, похожей на кучу тряпья.