Александр Черенов - За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая

А ещё Семён Васильич полагал, что документы ревизии вкупе с чистосердечными признаниями казначея в отъёме денег у «куреней», будь они доведены до сведения рядовых «незалежников», делали пребывание Белецкого на этом свете весьма проблематичным. Правда, только будущее могло подтвердить или опровергнуть его суждения.

Но Белецкий действительно старался. А стараться он умел. И хотя даже здесь он не смог изменить принципу «два пишем – один на ум пошло», без него даже этот «остаток от двух» имел бы ничтожные шансы на попадание в «кассу» банды. А Белецкий так поставил дело сдачи «конфиската» и «экспроприата», что «идейные заступники за народ» считали за благо по-хорошему расстаться с «обременительными» ценностями. Ежемесячно он отчитывался «о проделанной работе» лично перед атаманом. Тот, хотя и понимал, что какая-то часть добра не могла не прилипнуть к рукам неисправимого казнокрада, в целом был доволен показателями.

Но и «батька Дьявол» не остался внакладе. Помимо налаженной им централизованной торговли реквизированным барахлом, он организовал и собственные «каналы» для сбора ценностей. По ним, хоть и жиденькими ручейками, к нему в карман попадало всё то, что осталось незамеченным хищным оком его казначея.

Таким образом, все участники «экспроприационных мероприятий» – в большей или меньшей степени – могли быть довольными итоговым результатом. Исключение составляла только одна сторона: объекты «экспроприации».

К июню девятнадцатого «батька» так «развернулся» – ну, то есть, обнаглел – что расширил границы подконтрольной ему территории почти до рубежей анархистского Валяй-Поля. Все поезда, следовавшие из Ростова в направлении Красильникова и далее, становились его добычей «по умолчанию».

В одном из таких поездов в начале июня и ехал «капитан» Концов: в Ростове ни Главнокомандующего, ни его штаба не оказалось. И тогда несостоявшийся диверсант, в нарушение всяких правил конспирации, «отбил» в Киев телеграмму следующего содержания: «Дядю не встретил зпт еду поиски тчк». После чего он решительно направился в Екатеринослав, где, по слухам, и должна была обосноваться Ставка Иван Антоныча. Концов считал себя человеком долга. Потому, что он должен был получить орден и кресло.

Но на второй день пути обитатели поезда имели сомнительное удовольствие личного знакомства с «вольной армией батьки Дьявола». Подавляющее большинство их после непродолжительной дискуссии на тему «Кошелёк – или жизнь» предпочло второе. В порядке «добровольного обмена ценностями» это большинство сочло возможным расстаться с кошельком, а заодно и прочим обременительным в дороге имуществом, как то чемоданы, баулы, сундучки и даже избыточные в жаркую погоду меха и кожи.

Но в одном из вагонов оказался человек – один-единственный такой – который не захотел расставаться с новенькими хромовыми сапогами. Этим человеком был капитан Концов. И когда ворвавшиеся в купе бородатые «воители за народ» заорали: «Руки у гору!» и «Сымай чоботы!», Павел Андреич поступил вопреки общему мнению. Под испуганные взоры своих попутчиков – ротмистра Дулина и поручика Дубицкого, мгновенно выполнивших обе команды – он бесстрашно ринулся на захватчиков. Он – раз одному! Раз – другому! Раз – третьему! Раз – четвёртому! Раз…

И тут на него навалились, как впоследствии утверждал сам Павел Андреич, не менее двадцати негодяев. Вопрос о том, как они все смогли уместиться там, благоразумно опускался. Павел Андреич отбивался, как лев, оказательством чему были несколько сломанных носов и челюстей, не говоря уже о многочисленных синяках на лицах «дьяволовцев».

Как ни сопротивлялся Павел Андреич, но двадцать негодяев – это чуть ли не пять негодяев. И, в конце концов, его скрутили. В этом негодяям весьма деятельно – правда, не по своему хотению, а по «настоятельной просьбе» негодяев – пособляли ротмистр с поручиком. Это, увы, не дало им никаких льгот при их собственной «упаковке».

В знак особого восхищения мужеством отважного офицера «повстанцы» даже хотели произвести расчёт за сапоги непосредственно в вагоне. Но уж больно хорош был на капитане новенький, с иголочки, мундир, который пришлось бы в таком случае испортить дырочками и трудно выводимыми пятнами!

Вскоре насыпь была заставлена движимым имуществом, в том числе, и женщинами половозрелого возраста, «упрошенными» дьяволовцами «остаться погостить». Почувствовав облегчение, паровоз дохнул грязным дымом на остающихся, и медленно покатился вперёд.

Господ офицеров сразу же отделили от «груза». Уже один этот «отрыв от коллектива» свидетельствовал о том, что к «трофеям длительного пользования» они отношения не имеют. Шансы даже на краткосрочную перспективу становились всё более призрачными…

Не устраивая ненужной канители с завязыванием глаз, «повстанцы» сопроводили пленных в какое-то богом забытое село. В какой-то крытой ржавой соломой хате им развязали руки. Нахального вида молодчик с вьющимся густым чубом, выбивающимся из-под траченной молью папахи, открыл крышку погреба и велел им спускаться вниз. Увесистые пинки, которыми он награждал господ офицеров, увеличивали пропускную способность объекта.

Старая деревянная лестница жалобно пищала под босыми ногами. Было темно. Пахло сыростью и какой-то кислятиной. Внезапно раздался чей-то вопль: спускавшийся первым Концов наступил в темноте на что-то мягкое. Где-то чиркнула спичка. Вспыхнуло неяркое пламя – ненадолго, но этого времени хватило для того, чтобы разглядеть «внутреннее убранство» погреба.

Оказалось, что он обитаем: прямо под лестницей скулил от боли придавленный Концовым мужчина в кителе с полковничьими погонами, а в углу расположился чиркавший спичками молодой капитан.

– Капитан Баранцев, – мрачно буркнул он. – Прошу, господа, представиться полковнику Лбову.

Концов насмешливо, без тени сострадания на лице, посмотрел на жалобно скорчившегося полковника, и «представился»:

– Капитан Концов. А эти «герои», – он, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем на поникших головами Дулина и Дубицкого, – со мной.

После такой выразительной аттестации «героям» не оставалось ничего другого, как представиться себе под нос.

– Полковник Лбов, – дрожащим голосом простонал «раненый»

Концовым. Этой показательной дрожи Пал Андреичу хватило для того, чтобы немедленно «заняться быком и его рогами».

– Ну, что будем делать, господа? – решительно «ухватился» он «за рога».

Полковник жалобно всхлипнул.

– А что мы можем сделать?

– Больше мужества, полковник! – героически возмутился Концов. – Стыдитесь!

– Кого? – всхлипнул полковник. – Кого мне прикажете стыдиться? Вас? Так Вас самого не позднее завтрашнего утра «прислонят к стенке»! Или их?!