Максим Ладин - Путешествие в Страну мудраков. По следам Гулливера

– Мне не нужно денег, – ответил тот, разматывая повязку на моей шее.

– А что же вам нужно?

– Ничего, – пожал он плечами. – Об этом меня просили ваши друзья.

Вот когда пригодилась моя дружба с контрабандистами. Я молчал, не зная, что и сказать в ответ на проявление такого великодушия.

– Если бы речь шла о деньгах, я бы уже завтра был богачом, – с усмешкой заговорил Джонсон. – Мистер Бароун обещал за вашу голову 100 гиней. Сейчас все фермеры южного побережья носятся по скалам ради такой премии. Устроили же вы заваруху, – Джонсон расхохотался.

– Так он выжил? – обрадовано переспросил я.

– Ну да. Только ослеп, говорят, и изувечен так, что впору детей пугать, – равнодушно ответил Джонсон, заканчивая врачевать мою рану.

Положение мое было незавидно. В Уэмбери слишком много знали обо мне, и если назначена такая большая награда, нет сомнений, что тамошние фермеры, забыв о былых симпатиях, сейчас сидят в засадах по всем дорогам, где я только могу появиться.

– Фермеры из Уэмбери знают о шлюпе, – решил я поделиться своими опасениями с Джонсоном.

– Вы находитесь в ста милях от Уэмбери. Пока шлюп стоит в бухте Коннорс беспокоиться не о чем, они будут ждать вашего появления там. Когда вы поправитесь, мы переправим судно сюда, и вы сможете отправиться хоть через Ла-Манш, хоть куда подальше.

Похоже, Джек Молот был неплохо осведомлен о моих планах.

Я пробыл в убежище контрабандистов еще неделю. Оно представляло собой обычную расщелину в скале, покрытую сверху бревнами и соломой, и так искусно спрятанную от посторонних глаз, что даже с двух шагов никто бы не заподозрил существования тайника.

Выходить мне разрешалось только по ночам. И всегда, пока я прогуливался среди скал, мой покой охранял Джек Молот и его товарищ ирландец Мак-Кинли, весельчак, которому все происходящее казалось не более, чем забавной игрой.

Вскоре я полностью оправился от раны, и Молот сообщил об этом в Коннорс. Не знаю, каким образом, но точно в назначенное время шлюп был переправлен в бухту Вестлейк, неподалеку от которой я прятался.

– Пора, – разбудил меня в ночь на 15 мая 1748 года Джек Джонсон.

Мы быстро собрались и со всеми предосторожностями направились к бухте. Здесь, в лодке, нас уже ожидал Мак-Кинли. Тихо, не разговаривая, мы подошли к «Радостному». Осторожно перебрались на шлюп. Я быстро поднял якорь, пока мои товарищи также молча управлялись с обоими парусами. Кивнув мне на прощание, они спустились обратно в лодку. Через минуту ночная тьма поглотила их. Словно никогда и не было.

«Радостный» направился в открытое море. Без тени сожаления смотрел я, как в темноте исчезают огоньки ночной Англии. А когда рассвело, земли уже не было видно.

Но, я все еще опасался погони. Одному управиться с двумя парусами и рулем в открытой воде было непросто, но я должен был спешить. В Коннорсе уже заметили исчезновение шлюпа и скорее всего, попытаются перерезать пути в Европу и Ирландию. Поэтому мне нужно было держаться подальше от этих направлений. Но никому бы не пришло в голову, что я на своем утлом суденышке выйду в открытый океан, и «Радостный» под всеми парусам уходил все дальше и дальше на юг.

К ночи я совершенно выбился из сил. Решив, что опасность уже миновала, я закрепил руль и, сделав несколько глотков вина, лег спать.

Спал я долго и когда вылез из каюты на палубу, вокруг меня, по-прежнему, был только безбрежный океан. Легкий ветер надувал паруса моего корабля, который очень хорошо держался на воде и имел неплохие ходовые качества.

Я выровнял курс так, чтобы быть подальше от судоходных путей и принялся за завтрак. Слегка перекусив и выпив кружку великолепного вина, я прилег в носовой части палубы.

Никогда в своей жизни не испытывал я чувства такого полного безмятежного счастья. Высоко надо мной в синем небе шли своим, им только ведомым, путем пушистые облака. Может, только в детстве у меня было время рассмотреть красоту этого вечного неба. Облака сходились и расходились, темнели и светлели. Иногда они принимали обличье диковинных зверей, иногда можно было разглядеть в них человеческие лица.

Впервые я чувствовал настоящий покой и умиротворение. Эти облака были тогда, когда не было ни меня, ни людей, ни зверей. И когда я покину этот мир, они будут так же плыть по небу никому не приметные. Мы не обращаем внимания на красоту, когда она привычна. Мы редко смотрим в небо

Так и прошел мой первый день путешествия: под скрип единственной мачты, легкий ветерок и любование красотой вечного неба и облаков.

Надо сказать, что и последующие дни не отличались от первого. Я наслаждался рассветами, когда под лучами восходящего солнца серые морские волны начинали искриться голубым светом. Ночами в них отражались миллионы звезд и серебряная луна рисовала дорожки на воде.

Иногда вдали появлялись могучие киты. Они резвились и играли в океанских волнах, такие же свободные, как и эти волны. Одного удара их могучего хвоста было достаточно, чтобы погубить мое жалкое суденышко. Но киты осторожно обходили меня стороной и плыли по своим китовым делам. Киты не люди, они не разрушают ради разрушения. Они не пытаются сделать мир хуже. И не пытаются сделать его лучше. Они просто живут. Мудрые киты.

Бывало, судно окружали любопытные дельфины. Они высокими криками дружелюбно приветствовали меня в своем царстве свободы. Не было на земле человека счастливее меня в те дни. Я совершенно забыл о своей неприязни, которую все свои годы, как и Гулливер, испытывал к человеческой породе, забыл о гуигнгнмах, забыл обо всем.

В прежние мои странствия, я многого не замечал. Но в это мое последнее путешествие Богу было угодно открыть передо мной все красоту мироздания, миропорядка, который человек, раз за разом пытается уничтожить в своей неуемной гордыне.

Впереди меня ждали бури мыса Горн, самого гиблого места всех морей и океанов. Но я не боялся этой встречи – я сам стал частью океана с его волнами, штормами и бурями.

Шел второй месяц путешествия. Мое суденышко уже пересекло экватор и уходило все дальше к югу. Становилось холоднее, особенно по ночам. «Радостный» шел к мысу Горн, но я ничуть не беспокоился. Я вообще тогда мало о чем беспокоился.

Утром 10 июля 1748 года я, как обычно, встал утром, сверил курс и хотел уже заняться своими обычными делами, как вдруг чутье моряка подсказало мне – что-то изменилось. Одного взгляда на барометр хватило, чтобы понять: надвигается шторм. Нужно было спешно готовить суденышко к испытанию, которое его ожидало.

О том, чтобы противостоять шквалу не могло быть и речи. Вся моя надежда была на круглые обводы моего судна, которые, как известно любому моряку, хоть и ухудшают ходовые качества корабля, но зато хорошо противостоят боковым ударам волн. При другой конструкции мне пришлось бы постоянно держать его носом к волне, что в моем положении вряд ли было возможно.