Михаил Шторм - Затерянные в джунглях

Так они и познакомились, а потом вместе перебрались за отдаленный стол под светильником, сделанным в виде орлиной головы с большими горящими глазами. Морин представилась Быкову, а он ей. Она удивилась его прекрасному произношению. Он отдал должное ее кофточке и всему остальному.

– Надеюсь, ты не бабник? – спросила Морин, подозрительно прищурившись. – Я ведь согласилась выпить с тобой, потому что увидела в тебе порядочного человека.

Нет, Быков никогда не принадлежал к числу ladies’ men, в чем и признался.

– Отлично, – сказала она. – У меня есть жених, но так получилось, что сегодня я без спутника и мне необходимо выпить, а одной пить скучно, и вот…

– Не надо ничего объяснять, – произнес Быков. – У меня примерно такая же ситуация.

– Ты тоже помолвлен?

– Нет. Но мог бы быть.

Это прозвучало достаточно загадочно, чтобы разжечь любопытство новой знакомой. Пришлось выложить ей историю своих отношений с Камилой. В ответ Морин предложила ему собственную исповедь, искренность которой по ходу дела поддерживалась на должном уровне небольшими возлияниями.

Морин Клайв была журналисткой, сотрудничала с «Дейли экспресс» и «Санди таймс». Ее жених был полной противоположностью «Крокодила Данди» – сдержанный, несколько высокомерный джентльмен из аристократической лондонской семьи.

– Джон так долго убеждал меня бросить журналистику и написать что-нибудь сто́ящее, что я последовала его совету, – говорила Морин, вертя стакан в пальцах. – Идея романа пришла ко мне случайно: я разбирала вещи в чулане и обнаружила там стопку старых комиксов про Тарзана.

– О, Тарзан. – Быков понимающе кивнул. – Собираешься написать приключенческую книгу?

– Нет, что ты! – испугалась Морин. – Джон бы этого не одобрил. Дикая природа нужна мне только для антуража. Я хочу изложить современную версию истории Адама и Евы, понимаешь?

– Парагвай в качестве рая?

– Ты все хватаешь на лету, Дима! Мои Адам и Ева вкусили плодов цивилизации досыта и решают вернуться к первозданной природе. Я уговаривала Джона поехать со мной и пожить здесь хотя бы пару недель, чтобы набраться впечатлений. Он отказался. Сказал, что не собирается превращаться в первобытного человека и бегать по зарослям в шортах ради моих капризов. – Морин заглянула Быкову в глаза, словно ища поддержки. – А это не капризы, Дима. Я уже нашла в Штатах литературного агента, которая в восторге от моего замысла. Говорит, это будет бестселлер. Но не могу же я писать про джунгли в Лондоне! И как я могу почувствовать себя Евой, когда я здесь одна?

В завершение тирады Морин ударила кулаком по столу так, что едва не перевернула стакан. Это был ее третий коктейль. Быков, собиравшийся заказать еще что-нибудь, решил притормозить. Из любви к литературе. Одному симпатичному начинающему автору в обтягивающих джинсиках не следовало злоупотреблять алкоголем.

– Насколько мне известно, – сказал Быков, – книги рождаются тут, – он прикоснулся к голове, – в уме. Все дело в воображении. Совсем не обязательно забираться в чащу и кормить там насекомых, чтобы убедительно написать об этом.

– Обязательно! – пылко возразила Морин. – Воображения достаточно для того, чтобы сочинить Гарри Поттера. Для серьезного романа нужен опыт. Я хочу стать серьезной писательницей. Пусть знают!

– Ты имеешь в виду семью Джона?

Обычно Быков не отличался особой проницательностью, но тут попал в точку.

– И их тоже, – подтвердила Морин. – Но главное – он сам. Пусть знает, что я не просто репортер, способный писать лишь о пожарах и убийствах. Я личность! – Она опять стукнула кулаком по столу. – И я хочу выпить еще.

– Предлагаю продолжить завтра, – сказал Быков, решивший, что не произойдет ничего страшного, если он задержится в этом городе на день-другой. Наверняка настроение у него будет не самое безоблачное. Только нужно будет отправить Мануэля восвояси, чтобы не платить ему непонятно за что.

Находясь под хмельком, Быков был гораздо решительнее, чем в трезвом состоянии.

– Олрайт, завтра, – легко согласилась Морин. – Но сегодня нужно выпить еще.

Прозвучало это достаточно резонно. Скорее всего, ее предложение было бы принято, если бы не телефонный звонок. Достав мобильник, Морин объявила: «Джон», – и заговорила по-английски гораздо быстрее и оживленнее, чем прежде. До сознания Быкова доходили лишь обрывки фраз, которые, подобно фрагментам пазла, выстраивались в общую картину.

Лондонский джентльмен хотел узнать, как дела у его невесты и когда она собирается вернуться. По мере того, как Морин отвечала, у него возникали новые вопросы. Например, почему у нее заплетается язык? С кем она пьет и по какому поводу? Не была ли работа над книгой лишь предлогом, чтобы отправиться одной в экзотическую страну и дать там волю своим низменным инстинктам?

«Низменным инстинктам?» – переспросила Морин с таким надменным видом, что Быков сразу вспомнил: Британией формально правит королева, а премьером однажды была Маргарет Тэтчер, прозванная «железной леди».

Отповедь Морин он понял плохо, но суть прояснилась, как только девушка оборвала телефонный разговор и в категоричной форме потребовала текилы или виски… можно то и другое, не обязательно в такой последовательности.

– Выходит, мое сердце сегодня тоже разбито, – патетически произнесла Морин, сделав глоток. – Как твое, Дима.

– Сожалею, – пробормотал Быков, немного покривив душой.

– А я нет, – неожиданно провозгласила Морин. – Терпеть не могу, когда мне не доверяют и диктуют, что можно, а чего нельзя. Мой отец – полковник в отставке. Он муштровал меня до восемнадцати лет. И у меня развился стойкий иммунитет к мужскому шовинизму. Я не сексуальная игрушка. Я личность, понимаешь, Дима?

– О да, – кивнул он, делая отчаянные усилия, чтобы выбросить из головы упоминание о сексуальной игрушке.

Англичанка ему определенно нравилась. У нее такие классные джинсы… Хотя и без них Морин Клайв наверняка выглядела бы не менее эффектно.

– Вот поэтому ты мой друг, – доверительно произнесла девушка, накрывая его ладонь своей. – Потому что не торопишься хватать меня за грудь и за попу. С тобой можно поговорить.

– Сколько угодно, – согласился Быков.

«И не только поговорить», – хотелось ему добавить, но он не стал этого делать. Имидж не позволял.

– Я все равно стану писательницей, – пробормотала Морин, проглотив виски. – Напишу этот чертов роман. И тогда Джон пожалеет о своих словах. Он назвал меня шлюхой, представляешь? И это джентльмен?

– Да, джентльмен из него никудышный. Невест нельзя обзывать шлюхами. Они…

Как Быков ни старался, ему не удалось сформулировать мысль таким образом, чтобы донести ее до собеседницы. Морин тоже сделалась вялой и неразговорчивой и не могла продолжать общение. Бармен и остальные посетители провожали их взглядами, когда они покидали бар.