Анатолий Музис - Кто приходит первый. Из рассказов геолога

День опять кончается, а мы не дошли до зимовья километра три-четыре. Значит завтра рискуем не дойти до Илюшихи, а мы уже два дня на «блокадном» пайке: по 150г хлеба на человека и кружка крупы на две заварки для троих.

Пять дней мы в пути. Я смотрю на Ананьева, он побледнел, осунулся, зарос колючей щетиной. Одни глаза остались. А как ни странно, мы не чувствуем голода. Дисциплинирует сознание, что ли? Утром решаем идти до зимовья-2 без завтрака. Если найдем его, значит до Илюшихи недалеко и можно будет все съесть; если не найдем, опять разделим на две, а то и три части. Кто знает, может быть придется идти еще и послезавтра. А сейчас, как говорят французы: «Кушать нечего – ложись спать. Хороший сон заменяет обед».

Но самое странное, это все-таки, что мы идем строго по курсу и не блуждаем, а заблудиться здесь пустяк.

Пчеловодный накомарник удобнее

А утром, как и решили, вышли без завтрака. Чтобы не пропустить устья Илюшихи, идем поймой реки. Все вокруг в зарослях, в завалах, а под ногами болото. Идет дождь. Мы отклоняемся к коренному берегу и наталкиваемся на кедрач. Собираем шишки, шелушим их и грызем орехи. Потом снова идем и опять выходим к пойме. Я иду и на ходу шелушу орехи, чтобы освободить карманы от лишней тяжести, а дорога такая, что идти надо след в след. Я проваливаюсь в болото, теряю равновесие и падаю. Теперь я мокрый до того, что у меня везде хлюпает. Мы выбираемся на берег, под пихтой раскладываем костерок и сушимся. А дождик все продолжается. Но надо идти.

А ведь всего пять дней назад, в среду, маленький пузатый катерок высадил нас на берегу Енисея у деревушки со странным названием Пятница.

В четверг мы вышли из Пятницы, чтобы через четыре дня соединиться с караваном на заимке Илюшиной. Но вот кончается пятый день, а до заимки все еще далеко. Моросит дождь, под ногами хлюпает болото.

Когда совсем стемнело, останавливаемся на ночлег. Место удачное: под вывороченным корневищем – яма с водой и рядом бугорок посуше. Костер сразу раздвигает темноту. Лес тянется в темную вышину стволами, озаренными неровными отсветами огня.

Пока варится скудный ужин, Ананьев – начальник группы – достает карту. Я смотрю через его плечо: до заимки еще пятнадцать-шестнадцать километров – верных два дня пути. А мы и так уже на «блокадном» пайке.

Опять серое утро и без дождя. Одежда подсохла.

Ананьев шарит по карманам, выскребая крошки табаку.

– Пошли!

И снова болота, чаща, глухие заросли пихтача. Снова спуски, подъемы, завалы. Мы идем очень медленно: один-два километра в час. Над головой тучи мошки и не помогают и сетки. Они не спасают от мошки. Ветки с размаху больно хлещут нас по лицу.

И вдруг просвет – Илюшиха!

Да, это она – желанная речка Илюшиха. Какая тяжесть сваливается с наших плеч! Значит, шли правильно!

К двум часам дня достигаем устья реки Илюшиха. Его-то мы и искали. Отсюда должна быть тропа к заимке Илюшиной.

Разыскиваем завал, по скользким бревнам с трудом и риском перебираемся через речку Аверину и Илюшиху. На противоположном берегу находим свежие следы человека: порубку и тропу. Зимовья нет. Потом находим и зимовье. Его подмыло и оно провалилось в землю, одна крыша торчит над землей, да и то заросла мохом.

Мы уже не хотим ни есть, ни отдыхать. Ананьев выверяет тропу и мы берем курс на заимку. До нее остается километров десять-одиннадцать. Ананьев все время считает шаги – этим и объясняется точность, с которой мы вышли к зимовью, а я засекаю время. В первый час мы проходим три с четвертью километра. Останавливаемся, так как опять мокры насквозь. Снова костер, снова выливаем воду из ботинок и сапог, выжимаем носки и портянки. А пока они сушатся, съедаем остаток хлеба, остаток масла и остаток сахара. По дороге Ананьев последним патроном подстрелил последнего возможного рябчика, у костра из последних крошек махорки свертываем последние цигарки. Итак, все пути назад закрыты, только вперед, к Илюшихе.

Дождь то затихает, то опять льет. С ветвей обрушиваются каскады брызг, но мы уже не обращаем на это внимания. Вперед, только вперед! Туда, где нас ждет караван. Товарищи, наверное, беспокоятся и, чего доброго, дали радиограмму о нашей пропаже. Ведь мы должны были выйти к заимке шестого, а сегодня уже восьмое сентября и нас все еще нет.

Рябчик

Мы выступаем из-под гостеприимной пихты и продолжаем наш путь. Я иду и на ходу сочиняю обед. Мы, конечно, выпьем для начала. Спирт нам полагается по всем статьям: и от простуды и за «храбрость». На первое будет суп рисовый с картошечкой и рябчиками, на второе гречневая каша с тушенкой, на третье кофе с молоком и медом. Хорошо!

За второй час мы проходим около четырех километров. Еще немного, и еще чуть-чуть, и вот она, Илюшиха. Уже видны крыши.

Заимка всего на два домика. На лай собак на пороге показываются двое. Прячась от дождя, они стоят под навесом и смотрят на нас, а мы стоим за изгородью и мокнем. Это недоуменное разглядывание друг друга длилось минуту, может быть две.

– Здравствуйте! Из экспедиции не проходили здесь? – спрашивает Ананьев.

– Нет.

Вот это новость! За семь дней они не прошли и шестидесяти километров. Прощай мечты о шумном общем обеде, сухом белье!.. Но делать нечего, надо проситься на ночлег.

– Можно к Вам?

– Заходите.

Нас встречают радушно.

Изба просторная и чистая. В сенях мельничка с приводом, в комнате большая русская печь, лавки вдоль стен. Хозяин – крепкий старик лет семидесяти пяти, высокий, широколицый, подстриженный в кружок, с черной окладистой бородой. настоящий тип кержака. Его два сына, те, что встречали нас, как и он крепкие, широколицые, широкой кости, подстриженные в кружок. Настоящие сибиряки, чувствуется в них дремучая таежная сила. Приходит еще один сын, старший. Он, как и отец, бородат и подстрижен в кружок, но выше отца почти на голову.

Хозяйка ставит нам на стол огурцы, картошку, творог, сметану. Мы продрогли, спрашиваем:

– Спирт здесь можно достать?

– Нет.

– Может самогон есть?

– Нет.

– Подождите, – говорит старший сын. Он уходит и вскоре возвращается с четвертью медовухи и просит нас достать кружки. Мы выпиваем по четыре кружки, согреваемся и пьянеем скорей от сытости, чем от спиртного. Нам стелют шкуру сохатого, дают покрыться тулупом и мы валимся спать.