Николай Солярий - Исповедь мага. Роман в четырех частях

Продолжать полёт этим курсом почему-то расхотелось. Вытянув шею и расправив спину, я стал медленно подниматься, вглядываясь в темноту: растяжки неплохо видны. «Где до этого глаза мои были? Совсем нюх отморозил», – выругал я себя и решил полететь над лесом. Дачные домики подо мной быстро закончились, видны только сосны, лесные просеки и старая разваленная деревушка, дорога от которой вела снова в лес.

И вот на дороге, у самой обочины, я разглядел две человеческие фигуры. Любопытство одолело меня: что они могут там делать в такое время и в таком месте? Опущусь-ка я к ним поближе.

В одной из фигур я определил женщину. Она была крупной и головы на две выше своего спутника, а он коренастый и кривоногий, ну, в общем, совсем не пара.

Она стояла ко мне спиной, он же суетился и, постоянно наклоняясь, что-то сооружал из сучьев на дороге.

Спланировав метрах в двадцати от них, с противоположной стороны, и затаившись под кустом, стал разглядывать странную парочку.

Одеты они были необычно. Она, в длинном, до самой земли, платье с капюшоном, которое обтягивало её статную пышногрудую фигуру, одним словом – нимфа, стояла ко мне боком, так, что мне был виден только её затылок, покрытый капюшоном. Её обожатель был в узких коротковатых брюках, облегающий пиджачок на нём был явно маловат, на голове английский котелок, как у Чар ли Чаплина.

Теперь мне стало понятно: он разводил костёр. Огонёк медленно разгорался, и языки пламени неохотно поднимались вверх; когда огонь охватил весь хворост, мне отчётливо стало видно его лицо: если бы не редкие усики – был бы вылитый Черчилль.

Потерев кисти рук и подержав их над костром, он повернулся в мою сторону и окликнул меня сипловатым голосом:

– Сколько ты там в кустах сидеть будешь, давай к нам, у огонька согрейся. Ждём тут тебя еженошно».

Вместо буквы «щ» он произнёс «ш». Мне ничего не оставалось, как выйти из-за укрытия и направиться к костру. Я шёл с таким чувством, будто иду к старым знакомым.

– Доброй ночи, – поприветствовал я их.

– Глядя на твою руку, не скажешь, что эта ночь для тебя была доброй. Где это тебя так зацепило? – усмехнулся Чер чилль.

– Да тут неподалёку о проволоку ударился, – произнёс я, словно оправдываясь.

– Ну ты, брат, тоже мне, Чкалов лётчик-испытатель. Поосторожнее быть надо, здесь всё проводами опутано, нормальному мистификатору полетать негде, разве что только над морем, – иронизируя, как бы с досадой сказал он и начал задавать вопросы:

– Что у нас сегодня в программе?

Мне как-то неловко было признаваться в аморальных намерениях, но всё ж таки я ответил правду:

– В Академгородок собрался, знакомую повидать хотел, да вот на вас чуть было не налетел.

– А как ты хотел показаться ей на глаза? В окно или двери?

– Конечно, в окно, – ляпнул я, не подумав.

– Ты, наверное, хотел, чтобы она обделалась? Тут я пару лопат дерьма ей гарантирую, а потом всю ночь, вместо любви, будешь извиняться и стирать ей трусы, – съехидничал незнакомец. – Пора вершить великие дела.

– Какие ещё дела? У меня своих дел по горло.

Не обращая на мою реплику внимания, он продолжал:

– Отныне твоей миссией будет являться поддержка мистического учения ТАББА НАДА, ты станешь его последователем и сеятелем. Перед тобой откроется занавес параллельного мира, ты увидишь то, что не всякому открывалось при его жизни, хотя очень многие стремились к этому: проходили разными тропами в надежде познать суть бытия, испытать неизведанное, раскрыть магические тайны, найти философский камень, сварить из дерьма золото, стать могущественным властелином. Ради этого шли на всё: мостили себе дорогу обманом, трупами, приносили в жертву жизни людей и животных. Многие стучались в эту дверь, но не для всех она открывалась. Мы открыли её Циолковскому, благодаря нам задолго до Коперника, ещё в шестом веке до новой эры, Заратуштра узнал, что Земля имеет форму шара, а тот, кто серьёзно изучал его труды, открыл квантовую физику. Ты же вышел на рубеж мира призраков, практически не затрачивая на это какой-либо силы. Пронька сделал тебе бесценный подарок, и ты должен это ценить. Вот! – он показал мне увесистую пухлую книгу.

Я даже не понял, откуда она появилась у него в руках.

Книга, судя по всему, очень старая, да и форма у нее была необычная – квадратная.

– Теперь это твоя настольная книга. Читать её будешь ночами в полнолуние. Про своих подруг пока забудь, не растрачивай понапрасну силы.

– То есть как – забудь? – возмутился я. – Себе вон какую отхватил, а я по ночам читать должен? Ну ладно, я согласен без баб, только в полнолуние, а по другим дням мне не хотелось бы лишать себя удовольствия.

– Ты с кем сравниваешь Адан? – одёрнул меня незнакомец. Сразу же после этих слов подруга моего собеседника, как уже выяснилось, имеющая странное имя Адан, повернулась в мою сторону, и я оторопел: передо мной стояла грациозная дама с настоящей лошадиной мордой со звёздочкой во лбу. Она кокетливо улыбнулась мне краешком губ, оголив часть белых лошадиных зубов, кокетливо прикрыла глаза и вновь отвернулась.

– Вот не будешь меня слушать, сделаешь чего не так – со свиным рылом останешься. Так что не забывайся и не зарывайся, что неясно – переспроси.

– А можно у неё спросить? – полюбопытствовал я.

– Она тебе нечего не ответит, где ты слышал, чтобы лошади разговаривали? Держу её при себе так, для утех; она у меня белой горячкой подрабатывает. Сколько алкашей благодаря ей в дурдом попали…

– Так теперь, выходит, ты начальник мой? – с горечью произнёс я.

Незнакомец фыркнул, повернул голову к спутнице:

– Адан, этот Экзюпери догадливый! Слушай меня и запоминай.

Он взял меня под руку и стал водить вокруг костра.

Объяснял он всё доходчиво, каждое его сипловатое слово будто прилипало ко мне, одним словом – настоящий педагог. Оказывается, в полнолуние мне придётся отказаться не только от женщин, но и частично от пищи, то есть соблюдать пост. Признаться, не ожидал, что нечестивцы ведут праведный образ жизни. Слушал я его долго, не перебивая, для себя, конечно, узнал много нового и необычного. Мне было жутко страшно и жутко интересно, и здесь, кажется, я попал не в свои сани. Как только образовалась пауза в нашей беседе, я спросил у него:

– Как мне вас называть? Может, ваше злодейство?

– Или просто Черчилль? Больно уж вы внешне на него похожи.

– Обращайся ко мне на ты, а зовут меня Аббат. На прозвище Черчилль я не обижусь, всё-таки фигура достойная, но не вздумай Адан назвать Маргарет Тэтчер, она за это лягнуть может.