Николай Солярий - Исповедь мага. Роман в четырех частях

Мало того, сам попав в дьявольские сети, я ещё народ должен тащить за собой. Это мне напомнило козла с мясокомбината. Не помню, кто рассказывал эту историю, но вроде рассказ достоверный. На мясокомбинате обучили козла профессии погонщика скота. Когда скот, привезённый на забой, предчувствуя свою гибель, не хотел идти в загон, козёл выходил первым и призывал всех двигаться за ним. Приговорённые животные видели в нёмпредводителя и доверчиво следовали за козлом, а когда ворота за ними закрывались, он забирался на крышу навеса и оттуда созерцал, как сородичам резали горло.

Уметь летать – об этом не только мечтать, а даже фантазировать мне не пришло бы в голову; теперь же это стало реальностью. Не могу сказать, с чем это можно сравнить, пожалуй, с наркотическим опьянением; хотя наркотики никогда не употреблял, но воображение у меня неплохо развито. Вот только цена этих полётов меня не очень устраивала. Однако же стать эдаким монстром – очень заманчиво. Сколько проблем можно решить одним махом!

Откинувшись на спинку стула, я мечтательно погрузился в фантастический мир: построю себе замок с многочисленными каминами, огромным аквариумом, зимним садом, бассейном, и чтобы павлины гуляли во дворе, и я в роскошном халате пью дорогущий коньяк. Хорошо бы устроить мировую сенсацию, чтоб на Нобелевскую премию потянула. Например, при сгорании алмаз превращается в углерод, а я открыл бы способ из углерода делать алмазы. Вообще-то миру известны алхимики, и наверняка, что сгорело, назад не вернуть. А можно совершить научное открытие в области медицины: отращивать ампутированные конечности, я ведь читал где-то в научном журнале, что в инфракрасном излучении видны потерянные пальцы, руки и ноги. Наверняка эта идея ещё никому в голову не приходила. Я тут же себе представил, как огромные очереди инвалидов отовсюду на носилках, колясках, костылях стекаются к моему замку и покидают его на своих ногах.

Прославлюсь на весь мир. Хотя Пронька – всю деревню лечил, даже от гангрены кого-то избавил, а люди по отношению к нему оказались неблагодарными, даже хоронить на своём кладбище запретили. А какая им, собственно, разница, от кого получить помощь – от простого врача или нечистого. Вспомнился мне финал Фауста… А эта коняга Адан что-то не так сделала – вот и результат, морда лошадиная. Черчилль и меня предупреждал насчёт свиного рыла. Пронька в таких муках из жизни уходил наверняка не потому, что съел чего-нибудь, и почему тогда ему не помог этот нечисть Аббат? Мне эти метаморфозы совсем ни к чему.

Заглянув в календарь, выяснил, что фаза луны меняется только завтра. Выходит, в этом месяце у меня только одна ночь на чтение этого шедевра. Пожалуй, нужно попробовать, ну а там видно будет. Отосплюсь сегодня днём, чтобы ночью во время чтения не зевать, и я, обернув книгу газетой, сам не зная почему, спрятал её в бельевой шкаф под простыни.

К вечеру, заварив чай покрепче и отпивая его из кружки, стал готовиться к ночному ритуалу: снял в ванной комнате с двери зеркало и установил его на письменном столе. По левую сторону от себя поставил почти полный стакан воды, а большую новую свечу, закрепив её на блюдце, установил справа, между стаканом и свечой бросил своё ярмо – книгу. Сам сел напротив. Допивая чай и рассматривая себя в зеркале, мысленно говорил своему отражению: «Дурья твоя голова, куда ты лезешь? Может, ещё не поздно?» И словно получил от него ответ: «Уже поздно, давай, тебе пора, выключай свет, зажигай свечу».

На какое то мгновение мне показалось, что моё отражение и я – два разных человека. Этот, в зеркале, мне противоречит, и я иду у него на поводу. Я ещё долго рассматривал его, пытаясь понять, что в нём не так, и, не определив конкретной разницы, стал дожидаться полуночи. Зажёг свечу и, с таким чувством, словно собираюсь совершить прыжок с парашютом, сделав глубокий вдох и чуть было не перекрестившись, раскрыл книгу и полушёпотом начал читать, не совсем понимая, о чём в тексте идёт речь. Некоторые слова мне были незнакомы, и вот так, тупо повторяя написанное, пробегая по строкам взглядом, я бубнил текст как мантру. Строки сливались у меня перед глазами, я начал сбиваться, возвращаться к прочитанному, и, чтобы не повторяться, мне пришлось пальцем водить под строкой. От этого бестолкового чтения со мной что-то стало происходить: я почувствовал себя вначале крошечным гномиком, и всё вокруг меня стало огромным; затем, наоборот, становился великаном, а всё, что меня окружает, – каким-то мизерным; и вновь возвращался в первоначальный размер.

После всех этих преображений за спиной я услышал чьё-то дыхание и какое-то движение. От страха я втянул голову в плечи, мне хотелось забраться с ногами на стул. Не испытывая никакого любопытства, уставившись в книгу, я без остановки продолжал читать, боясь посмотреть в зеркало и тем более по сторонам. Одно желание сверлило мне голову: скорей бы это закончилось! Переворачивая страницу за страницей и в дальнейшем понимая, что за спиной никто не собирается причинить мне какой-либо вред, я понемногу успокаивался и расслаблял своё скованное тело. Несколько раз приходила мысль – поднять голову и хотя бы мельком посмотреть в зеркало, кто же там за спиной шевелится? Но решил отложить эти смотрины до следующего раза. Затем тот, кто был за спиной, дунул, и огарок свечи погас. Стало совсем тихо, начинался рассвет.

Подняв стакан с водой словно водку, сделав выдох, выпил его залпом и, откинувшись на спинку стула, медленно поднял веки и посмотрел на своё отражение. О ужас!

Передо мной пусто, отражения в зеркале не было.

Во вторник была прекрасная погода, это меня и огорчало. В хорошую погоду посещаемость зрительного зала резко снижалась, отдыхающие пансионатов и санаториев предпочитали проводить время более романтично, на свежем воздухе: кого-то тянуло к воде, кого-то к водке, иные заводили романы и прятались в кустах, а кому-то хотелось попеть песни под баян массовика-затейника. Сидеть в душном зале не многим нравится. Только дождь и холод собирал мне зрителей в достаточном количестве, поэтому меня всегда радовало ненастье в день моего концерта.

Но не только хорошая погода мешала мне собирать зрителей. Здесь ещё конкуренция, каждый вечер проходят какие-нибудь концерты, в крайнем случае – кино. Буквально за день передо мной работали циркачи, а три дня назад выступал военный ансамбль песни и пляски. Если на моё шоу собиралось зрителей семьдесят, я был безумно счастлив.

Тем не менее, какие бы затруднения ни возникали, работать в Сосновке мне всегда нравилось: прекрасный зал на пятьсот мест, великолепная акустика, можно работать без микрофона (так в основном я и делал), огромная глубокая сцена, рабочий занавес, а свет софитов просто валит с ног. И ещё, чуткое отношение заведующей культурой. Она меня всегда встречала у ворот проходной, сама открывала мне зал и тут же обговаривала дату моего следующего приезда. На протяжении нескольких лет, примерно каждые две недели, всё лето я работал в Сосновке, которая стала мне уже родным домом. Поскольку больших сборов я не ожидал, да ещё важная персона должна присутствовать и дать оценку моим способностям, настроение было так себе.