Зоя Елисеева - Массажист. Рассказы и шутки

© Зоя Владимировна Елисеева, 2017

ISBN 978-5-4485-5169-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бродя по супермаркету в размышлении о том, что бы такого купить неординарного, я набрела на полку, на которой стоял борщ. Мне уже раньше встречалось это явление в американском супермаркете, и я помню, очень веселилась. Теперь же я решила поподробнее ознакомиться с борщом по-американски. Я чувствовала, что это знакомство мне принесет много радости, и не ошиблась. Спешу поделиться. Я хохотала потихоньку в супермаркете, и теперь ночью, когда пыталась заснуть, я вдруг вспомнила борщ. Я стала опять резвиться – мне было уже не до сна.

Во-первых, мне, как лингвисту, очень смешно само написание слова «борщ» поанглийски. В английском языке это слово имеет семь букв, хотя произносится так же (borscht). Hаворочали они с написанием видимо потому, что им трудно произнести звук «щ».

Вorscht налит в стеклянную баночку, емкостью около литра. Он темно-бордового цвета, который ему придают тоскливо плавающие на дне мелкие кусочки свеклы. Вorscht очень жидкий, просто бордовая водичка. Если прочесть состав ингредиентов, то вы быстро поймете, что ваше зрение вас не обмануло, и что, действительно, кроме свеклы, там больше, увы, ничего не плавает. Правда надо отдать должное, соль там присутствует. Еще там есть какая-то vegetable gum (овощная резина), которая видно совсем не имеет ни цвета, ни массы, и поэтому, ничем и не выдает своего присутствия невооруженному глазу потребителя. Еще есть парочка химикатов, каких-то фосфатов-сульфатов. Вот теперь-то уж я точно все перечислила.

Стоит такой борщ очень дорого, около трех долларов. Везут его в Калифорнию, такой шедевр кулинарии, издалека, откуда-то из Нью-Джерси.

Представляете, когда американец или американка увидят такой борщ, что они подумают про русских. Ведь это одно из немногих русских слов, известных широким массам в Америке. Еще они знают «спутник, водка, пирожки и бабушка». «Бабушку» они произносят с ударением на «у», а «пирожки» с ударением на «о». Так вот, взглянув на такой борщ, они наверно подумают: «Надо же, бедненькие, едят такой ужас. И мяса-то они, поди, совсем не едят. Странно, почему это русские всегда кричат про борщ, как это вкусно?» И отойдет американец от полки в задумчивости. Это по-моему до того прискорбно (думать о том, что русские такое едят), что американец даже забудет на момент, что у русских столько же ядерного оружия, сколько у них.

Хоть пиши в Нью-Джерси и жалуйся на такую мисрепрезентацию (ложную презентацию) невинного борща. За державу обидно! Я не знаю, смешная ли получилась статья, но уверяю вас, если бы вы увидели этот борщ, вы бы судорожно хохотали минут пять подряд. Надо же, забыть мясо, капусту, лук, и еще семь-восемь ингредиентов! Кто живет в Aмерике, не поленитесь, зайдите в супермаркет и посмотрите в отделе овощных консервов на борщ – это вам поднимет настроение на день.

После окончания своей первой книги, где я описываю свое нелегкое, но оптимистическое вживание в американскую жизнь в пору своего первого, достаточно безоблачного (не считая финансовых трудностей), американского замужества, я оказалась выброшенной из спокойного тихого океана семейной жизни на скалистый неласковый берег развода и интернетных встреч в поисках мужа. Почти три года, пока я была в состоянии развода, моя душа была в смятении: как писать, что писать, на английском или на русском? Я начинала какие-то обрывки: рассказы, главы, но так ни одно начинание и не удостоилось завершения. Недавно я начала писать на английском и что-то запуталась, что хорошо, что плохо, муж нынешний мой «не подъедешь на козе», а пишу-то я о повседневной жизни, и что-то мне расхотелось продолжать. И вот я недавно наткнулась на свои записи, а там написана эдакая шутка-резюме: «осторожно, на английском, каждый дурак прочтет». Пока написанное на русском дойдет до американцев… Вон у меня бывший супруг и его матушка и до сих пор не знают, что в моей русской книге прямо черным по белому написано про нее несколько строк, а про него вообще много, например, что он наркотик принял. Но попробуй напиши на английском. А мне именно не терпится написать про все эти интернетные встречи. А потом вдруг напечатают в каком-то журнале. А вдруг тот журнал прочтет кто-то из моих коллег-учителей или кто-то из супруговых знакомых, и скажут ему: «А вот, твоя жена такая-рассякая, все про себя пишет». Я знаю, что мой супруг абсолютно бы не одобрил всех подробностей в печати. Так, прошлой ночью, вместо того, чтобы спать перед утренней работой, я разразилась рассказом, который и предлагаю вашему вниманию.

Несколько дней назад, в пятницу (слава богу я дослужилась в Америке за четырнадцать лет до того, что могу себе позволить не работать по пятницам) ко мне приехала Олена, одна из моих самых уважаемых подруг. Кстати, это про нее я в первой книге писала, что она де «несчастные гамбургеры жарит, обжигается». Олена сейчас учится на медика в экстренной медицинской помощи. Она замужем. Мы встречаемся редко, раз в два года, так как живем на расстоянии девяноста километров. Олена была моей студенткой десять лет назад. Тогда я вела начальный класс (начальный уровень английского) в колледже. Тогда же, однажды ко мне в класс пришли две студентки, мать и дочь, армянки. Дочь была очень симпатичная молодая девушка лет двадцати двух, мама же была чуть полноватая женщина, на вид около пятидесяти лет. Они сбежали из Армении в Германию в постсоветское время, пожили там три года, но Германия их не приютила, и тогда они правдами и неправдами через Красный Крест попали в Америку, вот в Калифорнию, в городишко, где нашли приют много русских и украинских религиозных беженцев.

Как-то раз, пару лет назад, я приезжала к Олене в гости, и делилась с ней своим разбитым сердцем: я была по уши влюблена в шерифа-художника в период моего трехлетнего безмужья и интернетных встреч. Олена же мне тогда сказала: «Что ты, Зойка, тут плачешь сидишь, хнычешь с каким-то шерифом. Вон посмотри на Ленку, помнишь, была у тебя в классе армянка? Так она не в твою рожу, вон разъезжает на „Ягуаре“, ни по кому не плачет: по ней мужики плачут. Стриптизерша она».

История с этой стриптизершой такая.

Во-первых, я не понимаю какие у нее отношения с родителями-армянами. Я знаю, что тут у нас есть армянский район Глендейл, это от меня миль двадцать по фривею. Там живет много армян из Ирана, из Армении – отовсюду. Как-то в бытность своего замужества с Майком, я помню, были мы вечером в одном двухэтажном ресторане где-то неподалеку от тех краев.