Виктор Житинкин - Новые рассказы о прошлом

– Это – Ася! – кричит дочь, оправдываясь, а заодно и, знакомя нас с девочкой. – Она будет со мной кушать.

– Ну-ка, марш в ванну, мыться! Обе, обе! – говорит Валя, выталкивая девчат из кухни и направляя их к умывальнику. Девочки по очереди залазят на маленький стульчик, чтобы достать до текущей из крана воды, грязь течет и капает с маленьких ручонок, грязь же размазывается и по их счастливым, но грязным мордашкам. Моя жена своей рукой смывает грязные подтеки с девчоночьих лиц и обтирает их мягким махровым полотенцем. Обе девочки садятся за маленький столик, журнальный столик, накрытый для двоих, и начинают уплетать за обе щеки, поглядывая друг на друга.

– У нас гости, – говорит мне Валя. – Так, что придется повременить немного с обедом. Кстати, не знаешь, чья это девочка? Я, вроде, видела ее на этой же карусели. Вроде, на Младову похожа, наверно, это и есть дочь начфина полка.

– Она плохо умеет говорить, – поясняет нам дочь. – Она говорит, а ничего не поймешь. Только Ася, Ася и все. Только она все понимает. Я ей говорю: «Пойдем кушать», а она головой вот так машет. Варвара начинает изображать девочку, которая согласилась с ней пообедать, согласно кивая головой.

Наевшись, дети моментально исчезают за дверьми и, скоро их крики и громкие возгласы слышны откуда-то от карусели, любимого занятия ребятишек.

Пообедав, я заваливаюсь на кровать, захватив с собой охапку газет и журналов. Младшая дочь спит, напившись материнского молочка, и этим, просто, нужно воспользоваться. Валя тоже использует эти минуты. Она спешит во двор на лавочку, чтобы пообщаться со своими знакомыми и подругами, такими же, как и она, женами офицеров, обремененными теми же самыми заботами. Все идет своим чередом. Мне даже удается слегка вздремнуть, прикрыв лицо газетой.

Меня будит резкий детский плач. Это проснулась младшенькая дочь. Она в недоумении, куда же все подевались? Она тут же закатывает скандал, кричит громко, долго и надсадно, но без слез. Мне не хочется звать Валю, хочу дать ей отдохнуть, но у меня ничего не получается, дочь продолжает требовать маму. Я всячески ублажаю ее, но крики становятся громче и, наконец, их слышит сидящая на лавочке возле подъезда, Валя.

Ребенок моментально успокаивается. А все дело-то, оказывается, в мокрых пеленках. Я понимаю ребенка, ну, кому же охота лежать мокрому.

– Что, не мог пеленку сменить, – корит меня жена.

– Да откуда мне знать, что там сыро. Она же не говорит об этом, – пытаюсь оправдаться я.

– Чаще нужно с детьми быть, а то знаешь только одних солдат. Занимался бы детьми, даже по интонации плача сообразил бы, что произошло.

На такие убедительные доводы у меня, конечно, возражений не находится. Что мало, то мало мы с детьми бываем, хорошо, что еще узнают нас как-то дети.

– А ты знаешь, Варя-то наша так с этой девочкой в красном и носится. Подружились, не разлей вода. Только я кого не спрашивала, не знают, чья она. Да и имени такого никто не слышал. Вроде кто и начнет вспоминать, да к выводу приходит, что у Тургенева в повести есть такое имя. А Варя кликнет ее: «Ася! Иди сюда!», та и бежит к ней. Значит, так и зовут девочку – Ася.

Девчатам надоело бегать по жаре и они, вновь до изнеможения усталые и чумазые, влетают в дверь и уже без напоминания матери, Варя ведет свою подружку в ванную комнату и они, визжа от восторга, отмывают друг с друга грязь прохладной водой. Девочки выходят из ванны довольные и чистые. Валя угощает девочек фруктами и сладостями, а те с хрустом вонзают свои зубки в сочные яблоки и с удовольствием начинают разглядывать картинки в большой детской книге, лежащей у них на коленях. Девочки сидят рядом на диване и русые, склоненные над книгой головки почти соприкасаются, а их волосы совершенно одного цвета, не отличишь.

Книги им тоже надоедают и Варя, обращаясь ко мне, просит собрать на полу детскую железную дорогу с рельсами, почти настоящими паровозами и вагонами.

Я старательно выполняю ее просьбу, редко, когда могу побаловать детишек этой игрой. Они наблюдают за мной и за тем, как все разрастается на полу, хорошо, что много свободного места в нашем скромном жилище, вся композиция этой железной дороги. Наша младшая дочь, лежа на боку в кроватке и, уцепившись за сетку одной ручонкой, а второй придерживая соску, наблюдает за происходящим около кроватки на полу. Я подключаю батарейки, и поезд бежит по рельсам, направляясь от меня в сторону, сидящих в районе вокзала, девчонок.

Варя не один раз видела этот аттракцион и, даже, однажды пыталась остановить бегущий поезд, поставив свою ножку поперек рельс, тоесть она не боялась этой игры. Но ее новая подружка, увидев странное живое существо, двигающееся прямо на нее, вскрикнула, быстро вскочила и бросилась ко мне, ища защиты. Я понял, что она испугана, взял ее на руки и стал объяснять, что бояться нечего, это просто двигающаяся игрушка. Она успокоилась, тем более что «зверушка» бегала там, где-то далеко внизу и ее, у меня на руках, достать не сможет.

Я говорил, а она смотрела мне прямо в рот, изредка заглядывая в глаза, но я понял, что мои слова до нее не доходят. У меня дурная привычка, дома, при разговоре с женой или со старшей дочерью использовать немецкие слова. Например, слово «ферштеен», у меня звучит чаще, чем «понимаешь», я часто использую в разговоре самые ходовые немецкие слова, как-никак, в Германии находимся. И это уже вошло в привычку, даже дочь, хотя ей всего-то три года, услышав мое «ферштеен», согласно кивает головой и протяжно говорит: «да-а-а»

Видя, что девочка плохо меня понимает, я повторил ей еще раз, а в конце машинально произнес: «ферштеен?». Девочка на моих руках отрицательно закрутила головкой. Меня стали глодать странные сомнения. Я разглядывал девочку, пытаясь найти какие-нибудь отличия от наших детей, но, вроде, нет ничего особого. Я подумал, что эта девочка немка, детей, ведь, внешне не различишь, и позвал свою жену.

Но в это время в дверь постучали, и вошла одна из женщин с «лавочки».

– Валя! Валя! Девочка в красненьком платьице-то еще у вас? – зашептала она.

– А что случилось? Мама девочки нашлась? Чья она? – вырвалось сразу много вопросов у Вали.

– Да, мимо «лавочки» девочка несколько раз прошла, ищет она кого-то, и слезы у нее на глазах. Лет десять – двенадцать ей, – говорила женщина скороговоркой. – А только что женщина прошла, немка, из красного дома за переулком, тоже головой крутит и озабочена уж очень. Вы не разговаривали с девчушкой? Наша она или нет? Понимает она по-русски?

Тут уж все мои сомнения рассеялись, ну, конечно же, она – немецкая девочка. Сдружилась с нашей Варькой и все тут. Хорошо им обоим, и какая разница, кто есть кто. Они обе даже и не подозревают, наверное, что можно говорить на каком-то чужом и непонятном языке, да и зачем?