Виктор Житинкин - Новые рассказы о прошлом

На следующий день я не мог узнать Владимира. Мрачная маска исчезла с его лица, он стал разговорчив и довольно весел. Много времени он уделял нам и делал все для того, чтобы наше семейство, находясь у него в гостях, не испытывали никаких неудобств.

Ежедневно, увидев Владимира, я обращал внимание на его настроение и думал о том, что, если уж я, его брат, ежедневно вспоминаю нашу с ним беседу и мою встречу с Ренатой и с Агнесс, то, что уж говорить о Владимире. Он, по-моему, или мог так держать себя в руках, или сделал вывод, что ему больше не суждено свидеться с ними, и он смирился с этим. Спросить у него об этом я не решился.

Прошли годы. Военной карьеры у меня не получилось. Судьба свела меня с людьми пустыми и злобными, и глубокое разочарование в военной службе привело к тому, что я досрочно был уволен из Армии и после некоторых мытарств, остался для постоянного проживания в Сибири.

Первое время после увольнения некогда было думать о том, что было и прошло. Поначалу – забота о жилье, потом – подрастающие дети. С годами я стал замечать, что становлюсь все меньше и меньше востребован семьей. Заработанные мной деньги уже не делали погоды в семейном бюджете. Дочери получили образование и разлетелись, выйдя замуж. Мы с женой остались вдвоем.

С рождением внучат, помощь бабушки стала у молодых семей цениться на вес золота. А у меня появилась уйма свободного времени, которое я, бывало, просто убивал, ограничиваясь посещением пивнушки, где мог рассуждать о смысле жизни с людьми, не вызывающими большого доверия. Однако других не было, другие были заняты в эти трудные времена поисками возможностей попасть в струю, которая бы вынесла их на островок благополучия и сытой жизни.

Когда такой образ жизни становился поперек горла, я прекращал походы в пивнушку и, занимаясь домашними делами, с грустью вспоминал прожитые годы. Чаще всего мою душу сверлило осознание своей никчемности.

Однажды, при встрече с одним местным самобытным поэтом, я рассказал ему одну историю, произошедшую со мной во время службы в Германии. Тот пустил слезу, вручил мне сборник своих стихов с дарственной надписью и посоветовал мне:

– Мил человек! Не попробовать ли тебе изложить все это на бумаге. Глядишь, и польза будет, да и оставишь после себя что-то вечное, пусть даже небольшое. Судя по этому этюду, неплохо у тебя получается. Совсем неплохо.

Недолго думая, я решительно взялся за ручку и бумагу. Днем – работа на предприятии, вечером, если есть такая возможность – работа головой. Я взял за правило, ежедневно писать хотя бы по страничке рукописи. Не всегда это получается, поэтому-то вот уже в течение длительного времени не прекращаю эту работу.

Раньше, в делах и заботах, изредка вспоминалось об Агнесс и ее матери. Вспомнишь о них, бывало, и заболит сразу душа. Сам не свой мечешься по квартире, стараясь отвлечься и выкинуть из головы воспоминания. Все равно ничего уже не изменить. Прошлое удаляется все дальше и дальше. Ослабевают чувства и медленно, но уверено стирается в памяти та единственная встреча с Агнесс, моей племянницей, которую воочию видел только один я из всего нашего большого семейства. Владимир, при наших встречах, больше ни разу не заговорил со мной о своей дочери. Кстати, имею ли я право называть Агнесс его дочерью? Имеет ли он право так считать? Возможно, задумываясь над этим, он не находит ответа, потому и молчит. И все-таки я считаю и надеюсь, что Агнесс сама может решить и решит эту проблему. Что еще можно сказать? Пожалуй – все.

В самом начале лета, мы с женой стали замечать, как крепнет наша младшенькая дочь и, вот, однажды решили, что Вале с двумя дочерьми следует поехать в Сибирь, к ее матери на все лето. Там лучше климат. Недаром на церемониях юбилярам почти всегда желают сибирского здоровья. Солнечных дней в Сибири не меньше, чем в Крыму, излюбленном месте отдыха жителей Союза. Мы получили визу на въезд моих женщин на территорию Союза, и я остался служить один до самой осени.

Трудно привыкнуть к одиночеству. Я за это время прочувствовал все «прелести» холостяцкой жизни и перестал завидовать молодым офицерам, живущим в гостинице,

Редко задерживаясь на службе, я продолжал вовремя приходить домой, наспех готовил себе ужин, если было из чего готовить, ну, а если не было, обходился сладким чаем с бутербродом из черствого хлеба, остальное время убивал, бесцельно бродя по комнатам или перелистывая страницы первых попавшихся в мои руки книг. Перед сном я вновь читал что-нибудь и засыпал с книгой или журналом в руках. Если бы меня спросили на следующий день, о чем я читал с вечера, сомневаюсь, что смог бы что-то вспомнить. Спал тревожно и чутко реагировал на каждый плач ребенка, доносившийся через открытые окна.

Однажды ночью из другой комнаты послышался детский плач. Реакции жены не последовало. Мой дремлющий мозг соображал: «Наверно крепко спит. Умаялась с двумя за день». Ребенок не успокаивался. «Придется подняться самому». Однако плач внезапно стихает. «Слава богу, спит дочка». Спится очень плохо, просто дрема и все; заныло сердце, с чего бы? Снова плач. С закрытыми глазами поднимаюсь с постели, все в квартире измерено шагами: три шага до двери, еще пять до детской кроватки, где спит младшенькая, вот и она.

Дурак! Купил кроватку, которую даже невозможно покачать, Погнался за красотой. Это мое первое приобретение здесь, в Германии. Как получил первую получку, сразу за кроваткой для дочери.

Ловлю руками продольную часть решетки и начинаю плавно поднимать и опускать бок кроватки. «Почему так легко?». Сознание возвращает меня в сегодняшний день, вернее, в ночь. Я бегу в спальню и бросаюсь на кровать, не опасаясь разбудить жену. В квартире я один! Один, почти месяц. Но я ведь сам, по первому решению жены поехать в Сибирь, поддержал это решение, ведь против моего благополучия ставилось здоровье нашей дочки.

Плач мне не приснился, и не было никакой мистики, через открытые окна он донесся из другой квартиры. Плакал соседский ребенок, – почти в каждой семье есть дети.

Продремав до утра и легко перекусив, я спешил на работу, а вернее – убегал от одиночества и тоски. В людском окружении, в общении с людьми день проходит незаметно. Но снова приходит вечер. Выйдя из КПП части, сворачиваю в сторону своего подъезда, возле которого на лавочке уже никто не сидит, и по газонам уже не бегают дети.

Поздно. Но спать не хочется, да и что меня ждет дома? Пустая квартира да пыль, пыль везде – на мебели, на полу, на подоконниках.

Порой я часами лежал в постели, не засыпая. Прибавляя шесть часов разницы по времени, я представлял, что происходит в этот момент там в Сибири. А утром, спеша в полк, к своим солдатам на подъем, рылся в шкафу в поисках чистой рубашки; если в руки случайно попадали детская распашонка или платьице, я прижимал их к своему лицу, вдыхая тот пропадающий уже детский молочно – кисловатый запах, который сводит с ума даже взрослых мужчин.