Виктор Житинкин - Новые рассказы о прошлом

Выпив по рюмочке за знакомство, офицеры вспомнили о хозяйке и предложили Гансу пригласить его супругу к столу, что было сделано немедленно и с удовольствием. Вскоре, в компании за столом появилась приятная, излучающая тепло, женщина. Она была невысока ростом, как и русские женщины ее возраста слегка полновата, но не чересчур. Офицеры представили хозяйке друг друга, приподнимаясь с места и целуя ей ручку. При знакомстве капитан, совершенно не знающий немецкого языка, но пытающийся хоть что-то сказать, до такой степени рассмешил жену хозяина Марион, что она не смогла сдержать себя и залилась веселым смехом. Вот за этот смех и выпили. Затем пили пиво, снова произносили тосты и пили водку. Пропали скованность и стесненье. Говорили на все темы, разговорились и об отдыхе. Хозяйка загадочно подмигнула мужу и громко позвала кого-то.

Но офицеры даже не догадывались, что в доме еще кто-то есть, кроме хозяев. Все довольно долго сидели вчетвером, но никто не одним звуком не выдал себя, а Ганс и Марион, ни разу словом не обмолвились о ком-то, живущем в доме.

Тихо, как привидение, в дверях появилась молодая женщина, хорошенькая блондинка. Марион сказала ей что-то, девушка исчезла, словно провалилась, но лейтенант из слов хозяйки смог уловить, что она должна вернуться и что-то принести.

– Это моя дочь Моника, – шепнула ему Марион и подтвердила его догадки. – Мы сейчас будем смотреть фото. Раз уж вы заговорили об отдыхе, хочу показать, как этим летом отдыхали мы.

Молодая женщина долго не появлялась, но когда она вышла из двери, ее было трудно узнать. Она была так хороша собой, что когда подошла к столу, за которым сидели офицеры, они немного смутились под ее взглядом и стали ощипываться, приводя в порядок одежду и прическу.

– Познакомьтесь, наша дочь Моника, – сказала Марион. Знакомство с дочерью хозяев доставило офицерам большое удовольствие. Она принесла большую папку с фотографиями и расположилась как раз напротив молодого офицера. Воспользовавшись этим, он спросил ее, что предпочитает пить. Она выбрала пиво. Алехин открыл ей бутылку.

С ее появлением, настроение у офицеров поднялось, но верилось с трудом, что у Ганса с Марион, людей довольно простых и сереньких, могла быть такая красивая, высокая и статная дочь. Алехин ревниво подметил, что капитан Устинов непрерывно преследовал ее своим взглядом, блуждающим по ногам, бюсту и лицу Моники. Хороша молодая женщина, конечно, но не нужно так нагло щупать ее своими глазами, хотя, лейтенант и сам не сводил с нее глаз. Он глянул на жену хозяина – Марион. Она в упор смотрела на него и улыбалась, видя его растерянность от близости этой красавицы.

– Что, нравится? – немедленно спросила она.

Вопрос застал Алехина врасплох, но вопрос был поставлен конкретно, нужно было отвечать.

Он, сначала кивнул головой, потом, считая, что этого недостаточно, тихо сказал:

– Да, – и, затем, добавил. – Очень нравится.

Марион, в порыве благодарности, обняла его за плечи и прижалась к нему. Ее дочь удивленно посмотрела на нее, одного взгляда Моники оказалось достаточно, чтобы привести Марион в чувство.

Никогда не думал лейтенант, что голубые глаза могут быть такими проницательными. Они находились напротив него, и он все время ощущал на себе этот взгляд. Он пронизывал насквозь и, был осязаем. Молодой офицер не выдерживал этого взгляда. Мельком взглянув на Монику, он опускал глаза и глядел на фотографии, разложенные на столе. На фото сняты люди: мужчины, женщины, дети; они сняты группами, кучками, сняты по одному или вдвоем, но не на одном из них нет даже намека на какую-то одежду, нет даже «фигового листа».

– На этом пляже, где мы провели целый день, люди должны быть только голыми. Это – обязательно на «нудистском» пляже. Сначала нам было стыдно быть голыми, но потом привыкли. Раздетыми мы играли в мяч, фотографировались для памяти, и совсем не хотелось одеваться, когда нужно было уходить с пляжа, – как могла, объяснила гостям Марион.

Разглядывая фото, офицеры от души смеялись не столько над голыми людьми, сколько над комментариями хозяйки. Она умно отмечала физические недостатки голых людей, будь то мужчина или женщина. Ее фразы приходилось переводить Алехину для того, чтобы и капитан знал, о чем она говорит, но при переводе, молодой офицер еще от себя добавлял кое-что, чтобы добавить веселья.

Среди фотографий она нашла себя и ничуть не стесняясь, протянула ее на общий просмотр. Перебирая фотографии, Марион нашла одну, нужную, прижала ее к груди, а когда все уткнулись в черно-белые изображения, она положила ее перед Алехиным. На цветной фотографии была Моника.

«Какая красивая женщина»! – думал лейтенант, боясь сказать эти слова вслух.

Он поднял глаза, Моника ни сколько не смущаясь, наблюдала за ним.

– Да, да. Ты прав, – уловив взгляд офицера, сказала Марион. – Это она. Красивая, не правда ли? Красивого тела не нужно стесняться.

Время шло, стол пустел. Мама и дочь многозначительно переглянулись, Моника встала из-за стола, простилась со всеми и удалилась.

Когда она ушла, Марион, немного хмельная, подперев подбородок рукой и, повернув голову в пол-оборота к Алехину, стала негромко говорить:

– Трудно ей. Она молода, красива, но одна, подолгу одна. Муж не балует ее, он приезжает очень редко, а каково ей одной. Наша деревня мала, все знают друг друга и, поэтому, с местными мужчинами не следует иметь дела. Обязательно все расскажут мужу. А хотеть ее, конечно, все мужчины хотят. С вами, военными – лучше. Вас не знает никто, вы никого не знаете. И еще одно хорошо, вы – чистые. Военные не бывают больными. Всем в таком случае будет хорошо: и молодой женщине, и гостю, и нам, родителям нашей девочки.

Она говорила медленно, и очень внятно. Лишь малую часть, сказанного ею, офицер мог не понять. Сначала он плохо понимал, что хочет эта женщина, но постепенно до него стал доходить весь смысл ее монолога. Он заволновался, сердце учащенно забилось, приводя в возбуждение весь организм.

В это время капитан с Гансом продолжали рассматривать фотографии, тыча в них корявыми пальцами. Они оба говорили, явно не понимая друг друга, но души их в этот момент были родственны. Они соглашались друг с другом, кивая головами и улыбаясь.

Что случилось с лейтенантом, он сам не мог понять. Наверное, он был еще слишком молод. К тому же, он не был еще избалован женщинами.

Когда Марион спросила его, не сможет ли он остаться и переночевать с Моникой, он до такой степени растерялся и испугался, что ни секунды не подумав, выпалил:

– Нет, – о чем жалел, наверное, всю жизнь. – Я не могу. Я должен быть на полигоне, там будут ждать меня.

Он струсил! Он боялся не своей слабости, боялся их, немцев, боялся, что они его за что-то могут осудить. Здраво рассуждая, осуждать его можно было за участие в продаже бензина и последующей за этим выпивкой. Но ему предложили сделать добро для всей этой немецкой семьи, при этом, получив такое…, что в жизни не каждому достается.