Олег Сергеев - Мириам

– Только пока ни одна живая душа в институте не должна знать того, что я Вам скажу. Даже Аделаида Петровна!

Ох, как же Львович любил тянуть волокиту, придавая обсуждаемому вопросу еще больше важности!

– В пятницу мне звонили из Москвы, просили направить нашего лучшего специалиста по вопросам древней письменности к ним на объект. Кажется, они сделали великое открытие! – Синицын выдержал паузу, надеясь, что фраза произведет на меня должное впечатление. Но я спокойно ждал продолжения, зная эту особенность нашего начальника. Он подошел ближе и наклонился к моему уху:

– Кажется, они нашли Элайю, Строев!

Я вздрогнул и вопросительно посмотрел на Синицына, пытаясь понять, не шутит ли он, но лицо его выражало безудержный восторг: он то потирал ладони, то лупил ими по столу:

– Ну что, Строев, тут-то Вам, пожалуй, не до отпуска будет, а?

– А Вы уверены, что они говорили именно про Элайю? Вы ничего не перепутали?

– Строев, я руковожу этим чертовым институтом вот уже скоро двадцать пять лет! И я ничего не могу перепутать! – отчеканил он. – А наш лучший специалист, – продолжил Никита Львович, – чего уж греха таить – Вы. Швыдкую на раскопки и краном подъемным не вытащишь, да и принцессой у нее сейчас голова забита. У Прохорова докторская и жена-инвалид. Хотя я бы в любом случае рекомендовал Вас: Вы допускаете невероятное и невозможное, у Швыдкой для этого слишком традиционные взгляды, а Прохоров – и вовсе тугодум. Нет, если кто и будет от нас исследовать Элайю, то только Вы! – Синицын выдохнул и посмотрел мне в глаза в ожидании ответа.

Элайя! Ну кто из простых обывателей, знакомых с археологическими находками лишь из учебников истории и новостных телепрограмм, не слышал об этой легендарной стране! Множество ученых всего мира интересуются ей даже больше, чем самой Атлантидой, поскольку первая намного древнее, да и источники, дошедшие до нас, полны загадок и самых поразительных фактов.

Об Элайе начали говорить во всеуслышание лет 30 назад, когда группа японских ученых обнаружила на Хоккайдо манускрипты, датированные несколькими тысячелетиями раньше появления в Японии письменности – и именно в них говорилось о стране с таким сказочным названием – Элайя…

О жителях той страны упоминалось совсем немного, но с невероятным почтением, а где-то и с благоговением. Их звали «Великим народом», а в некоторых источниках «Властителями». Именно тогда историков и заинтересовала неведомая никому доселе Элайя. В японских манускриптах содержалось слишком мало информации и даже не говорилось о местоположении этой чудесной страны. Поэтому весь ученый мир, славящийся своей осторожностью, не стал делать поспешных выводов.

За последующие тридцать лет сведения о существовании Элайи, ее народе, государственном управлении, науке и культуре стали буквально сыпаться из самых разных источников. Узнали даже о конкурирующей державе – соседе – Стиргии, которая, однако, закончила свой век гораздо позднее соперницы. Но найти ни Элайю, ни Стиргию не удавалось пока никому. Археологи-энтузиасты тратили на это годы, выискивая хоть какие-то указания на то, где могла находиться эта страна, но древние хронологи словно сговорились и все, как один, рассыпаясь в восторгах и похвалах, умалчивали о главном. Возможно, в то время, «Властители» наложили своеобразное табу на некоторые тайны, пряча их от потомков. Потому что кроме местоположения за эти годы никому так и не удалось выяснить ни более менее обстоятельный хронологический ход истории Элайи, ни, соответственно, причины ее гибели. Многие из нас копались в загадках Атлантиды с одной лишь целью – узнать о тайнах «Властителей». Но атланты умели хранить эти тайны, как никто другой…

Со временем Элайя стала своеобразной притчей во языцех, эдаким Летучим Голландцем, Китеж-градом и Лохнесским чудовищем вместе взятыми с одной лишь разницей: мы все точно знали – Элайя существовала, и, вероятно, это была первая цивилизация на нашей планете. Она стала нашим «бозоном Хиггса», «частицей Планка», что безуспешно пытаются получить физики, нашей единой теорией всего – поняв которую мы смогли бы выстроить полную картину человеческой цивилизации.

Как Вы полагаете, что я ответил на предложение Синицына?

Из его кабинета я вышел самым счастливым человеком на свете.

В командировку надо было отправляться на следующее же утро. Накануне вечером я получил от директора наистрожайшие инструкции: не сообщать никому о цели моей поездки, а по всем возникающим на месте раскопок вопросам и проблемам советоваться с самим Никитой Львовичем, с Ресторовым – директором Московского института археологии, а также с неким товарищем Бородиным, уже присутствующим к тому времени на объекте.

К чему такие строгие формальности – мне было не вполне понятно: объект, вроде, не военный, да и имеет общемировую ценность – все равно после завершения раскопок придется делать официальное заявление. Мне не объяснили тогда очень многого. Синицын устало отмахнулся от всех моих вопросов, заявив, что сам знает не больше моего. Потом вручил мне билет в один конец – ведь заранее знал, что не откажусь! – и сказал, что в аэропорту меня встретят. На следующее утро я вылетел в Каир.

То, что Элайя располагалась на северо-востоке Африки, недоумения и удивления вызывать не могло: многие древние цивилизации начинали и заканчивали свой жизненный путь именно там. Вызывал изумление скорее тот факт, что за тридцать лет поисков ее так и не нашли там, где она и должна была располагаться, там, куда мысленно помещали эту страну многие историки и археологи; там, где в конце концов, постоянно ведутся всевозможные раскопки, в том числе и нелегальные. Все это время Элайя и Стиргия прятались буквально у нас под носом!

Сказать, что я был полон планов и надежд, возбужден и горд – значит не сказать ничего. Фактически сбылась моя мечта – я буду руководить раскопками, руководить в действительности, ибо небольшую экспедицию уже возглавлял молодой ученый из Москвы. «Подставная кукла», – как с огорчением заметил Синицын.

Я захватил с собой все имеющиеся у меня материалы по Элайе и Стиргии и в самолете попытался их систематизировать. Когда я поднял глаза от ноутбука, мы уже приземлялись. Мне не дали ни телефонов, ни описания тех, кто должен был меня встретить, поэтому я минут пятнадцать бродил по залу в надежде, что меня узнают. Однако, не было ни цветов, ни оркестра – да вообще никого. Я пошел к выходу и в этот самый момент увидел, как по залу бежал молодой парнишка с листком бумаги в руках, на котором крупными буквами было нацарапано: «Строев». Я подошел к пареньку и похлопал его по плечу:

– Василий Николаевич! Вы?