Александр Косарев - Заметки кладоискателя. Выпуск №25

Когда стемнело, но еще не совсем, мы лесом начали пробираться в сторону своих. Слева была дорога и озеро Нарочь, справа деревня с немцами. И вот, когда мы уже миновали деревню и выходили из леса, раздались возгласы на немецком языке, нас обнаружили. Мы бросились бежать вперед, началась стрельба, сначала ружейная, потом пулеметная, причем стреляли и со стороны русских. Пули прямо срезали некоторые деревья. Все наши попадали на землю, кто-то кричал от боли. Я тоже упал и лежал минут двадцать. Стрельба утихла, но никто из наших не шевелился, возможно, все были убиты. Затем подползли два немецких солдата, стали забирать у наших документы. Я не смог притвориться убитым, и они жестами приказали мне ползти, а сами ползли следом. Так я попал в плен.

В плену я находился почти год в лагере недалеко от местечка Дятлово, судя по остаткам, там был раньше конный завод. Весной 1917 года мы втроем бежали из плена. Я вернулся на родину и там женился, построил дом в деревне Щур, в 1922 году у нас родился сын Антон, который задержан вместе со мной. В революции я не участвовал. В Красной Армии не служил. Занимался кустарным промыслом, плел корзины, лукошки и т. п. Я категорически отрицаю принадлежность к немецкой и польской разведке. Меня никто не вербовал, я не являюсь ни германским, ни польским агентом. Мы с сыном искали не тайники, а закопанные в 1916 году ящики.

Мной прочитано, записано верно. Буевич.

Выписка из протокола допроса Буевича И. Л. от 18.09.1940, которая была сделана после довольно длительных и, по всей видимости, безуспешных поисков с привлечением военнослужащих из сапёрной части.

«…Хочу уточнить, что не знаю, остался ли кто в живых из комендантского взвода, никогда о них не слышал. В плену у немцев, когда меня допрашивали, я ничего не говорил о закопанных ящиках. Дополняю, что и ящики, и генеральский сундук были сделаны из каких-то твердых пород дерева и имели встроенные замки. Ящики, кроме того, были по ребрам оббиты металлическими полосами. Поскольку они были окрашены в темно-зеленый цвет, о цвете металла я сказать ничего не могу».

Вопрос: почему вы вернулись сюда только через двадцать пять лет?

Ответ: потому что раньше здесь были немцы, несколько лет, затем это была территория панской Польши. Лишь осенью 1939 года здесь установилась советская власть. Зимой и ранней весной землю не покопаешь. Поэтому по различным причинам мы с сыном смогли приехать сюда лишь 28 июня 1940 года. О том, что мы будем искать, я сыну не говорил, сказал только, что можем разбогатеть. Но мы ничего не нашли. Я не смог узнать место. Деревня эта сгорела, наверно еще во время той войны. Местность сильно изменилась. Теперь здесь всюду растут леса.

Вопрос: опишите запомнившиеся вам ориентиры местности?

Ответ: во-первых, местность была совершенно безлесной, лишь кое-где росли кустарники. Немецкий блиндаж, в который мы зашли, был вкопан прямо в склон небольшого холма. Холмов было множество, большинство из них не округлые, а продолговатые, как хребты. Кое-где попадались большие валуны. Блиндажей тоже было много, они были врыты в склоны холмов, противоположные линии русских окопов. Снарядные воронки тоже попадались довольно часто. Других запоминающихся примет не помню.

Вопрос: на какой глубине закопаны ящики?

Ответ: на глубине около двух метров, даже меньше, поскольку со дна воронки можно было увидеть сапоги товарищей. Нет, по-другому. Ящик с казной был высотой сантиметров пятьдесят-шестьдесят. На него поставили штабной – такой же высоты и рядом сундук генерала, тот был сантиметров на десять выше, но размерами меньше. Сверху сантиметров на десять лежали чехлы со знаменами и сабли. И на них слой песка штыка лопаты на полтора-два глубиной, т.е. сантиметров сорок. Почва была исключительно песчаная, с мелкими камушками. Кое-где росла трава и кусты. Еще в плену я нарисовал по памяти приблизительную схему, которую периодически перерисовывал.

Вопрос: где эта схема?

Ответ: я ее выбросил, когда увидел людей, которые шли нас задерживать. Но я ее помню и могу сейчас нарисовать.

Прочитано. Записано правильно. Прилагаю собственноручно нарисованную схему, где закопаны ящики. Буевич.»

Вскоре после этого разговора «Дело о шпионаже в нарочанских лесах», столь блестяще раскрытое по горячим следам, было завершено. Результат разбирательства был вполне предсказуем.

Выписка из приговора особого совещания УНКВД Вилейской области от 23.10.1940:

«…Буевича И. Л. признать виновным в участии в контрреволюционном восстании и в шпионской деятельности в пользу Германии и Польши и на основании статей 58—2 и 58—6 приговорить к высшей мере наказания…

Буевича А. И. признать виновным в шпионской деятельности в пользу Германии и Польши и на основании статьи 58—6 приговорить к 10 годам заключения в ИТЛ…».

Не буду раскрывать, пишет далее господин Иванов-Смоленский, каким образом мне попали в руки копии этих документов. На первый взгляд их содержание говорило о подлинности содержащихся в них сведений. В уголовном деле больше не было документов, указывающих на результаты поиска закопанных ящиков. Логично было предположить, что их не нашли. На это указывало, во-первых, отсутствие в приговоре особого совещания упоминания о судьбе сокровищ.

Далее вспомним время возможных поисков. Конец сентября – начало октября 1940 года. Потом ноябрь, земля уже мерзлая. Зимой и ранней весной 1941 года копать нельзя по тем же причинам. А с 24 июня 1941 года в этих местах снова надолго обосновалась немецкая армия. Кроме того, судя по материалам дела, энкаведешники откровенно не верили в существование закопанных ящиков. И поэтому вряд ли они прилагали большие усилия в этом направлении. Упор делался на шпионаж, и это косвенно подтверждается другими сведениями о предвоенном периоде, тогда шла сплошная охота за шпионами.

Да, конечно, в те, дикие по нынешним понятиям времена, «органы» легко шили подозреваемым шпионаж в пользу Бразилии или даже Уругвая. И никого особо не заботил тот факт, что потенциальные зэки сильно затруднялись называть даже континент, на котором расположены столь экзотические государства. Но в такие отмазки никто не верил, и верить не хотел. Ежовцы легко сажали в расплодившиеся по всей стране лагеря даже военную элиту Красной армии. А здесь был какой-то кустарь-единоличник, выдумывающий невесть какие небылицы. Поэтому и не утруждали себя товарищи из Вилейской области сбором достоверных доказательств подтверждающих сказанное Буевичем. А ведь главным доказательством были именно ящики с имуществом 34-го корпуса. Вы поняли, о чем я говорю?

Встает другой вопрос, а всю ли правду солдат говорил в части местоположения клада генерала Вебеля? Он мог неумышленно направить поиск в другое место, – скоротечность и экстремальность событий того дня, прошли многие годы, видоизменилась местность, потеряна память и тому подобное сами по себе могли дать ошибку в поисках. А мог, конечно, и умышленно приврать. Может быть, втайне рассчитывал на недоказанность шпионажа, получение небольшого срока и по отбытии оного – возвращение к предмету поиска. Ведь искомый предмет того заслуживал. Честно говоря, я даже не пытался прикидывать ценность этого клада, но… вернитесь ещё разок к описанию содержимого ящиков.