Густав Эмар - Золотая Кастилия

…Если завтра на восходе солнца я не получу двадцать заложников, в числе которых непременно должны находиться Монбар Губитель, Франкер, Филипп д’Ожерон, Пьер Легран, Олоне, де Граммон, Морган, Пьер Пикар и Рок Бразилец, я сам войду в озеро, возьму вас в Маракайбо, и, даже преврати вы этот город в горнило, я сумею вас захватить и поступить с вами, как вы того заслуживаете.

Это письмо, надменное и грозное, возымело эффект, обратный тому, которого добивался вице-король; отняв у флибустьеров всякую надежду на спасение, оно возвратило им их свирепость и неукротимую отвагу. Они пришли в негодование, увидев, что с ними обращаются с таким презрением.

Монбар решил, что это письмо должно быть зачитано перед всеми Береговыми братьями.

— Я не узнаю вас, друзья! — вскричал он. — Как, вы позволяете оскорблять себя подобным образом человеку, который ни разу не мерялся с нами силой в сражении? Или вы решили подвергнуться постыдному наказанию, которым дерзкий враг хочет заклеймить ваше мужество? Хорошо же! Покоряйтесь, но я не стану разделять вашего малодушия. Я считал себя предводителем неустрашимых корсаров! Если я ошибся и вы уподобились бабам, дрожащим при звуке голоса испанца, я не хочу вас знать! Вы свободны, ступайте, протягивайте ваши руки навстречу цепям и целуйте руку палача!

Эта пылкая речь была принята с глухим ропотом, краска стыда выступила на лицах флибустьеров, гнев возвратил им мужество.

— Веди нас на неприятеля! — закричали они. — Пока в наших жилах остается хотя бы одна капля крови, иди вперед, Монбар! Даже раненые последуют за тобой ползком.

— Вы твердо решили повиноваться мне? — спросил он.

— Да, да, приказывай, мы твои!

— Ну, — продолжал Монбар, снимая шляпу и приложив руку к сердцу, — клянусь вам, друзья, что этот дерзкий испанец заплатит жизнью за свое бахвальство и что мы выберемся целы и невредимы из засады, в которую он слишком рано льстит себя мыслью завлечь нас!

— Да здравствует Монбар! — с восторгом взревели флибустьеры.

При этих словах все сомнения исчезли, флибустьеры были уверены в победе.

— А теперь, — продолжал Монбар, — поклянитесь, братья, что вы будете драться до последнего вздоха, не требуя пощады.

— Клянемся! — закричали флибустьеры в один голос, размахивая над головой оружием.

Монбар повернулся к испанскому офицеру, который присутствовал при этой сцене.

— Возвращайтесь к вашему командиру, сеньор кабальеро, — презрительно сказал он офицеру, — и перескажите ему все, что вы видели и слышали; пусть он узнает, что Береговые братья всегда сами диктуют условия, но никогда не принимают их. Отправляйтесь, сеньор, вы исполнили ваше поручение, вам нечего больше здесь делать. Прощайте!

Офицер поклонился и вышел в сопровождении Моргана. Тот довел испанца до бригантины, чтобы защитить от оскорблений флибустьеров, многочисленные толпы которых ходили по улицам и которые, будь парламентер один, зарезали бы его без всякого зазрения совести — так велика была их ненависть к испанцам, особенно в эту минуту.

Морган вежливо простился с парламентером и вернулся к своим товарищам, собравшимся на совет в ту церковь, где утром происходил раздел добычи.

Очутившись в безопасности на своем корабле, испанский офицер вздохнул с облегчением: он не надеялся так дешево отделаться от этих людей. Не теряя времени даром, он снялся с якоря, и через десять минут бригантина на всех парусах устремилась к фрегату вице-короля. Но офицер счел себя в полной безопасности только тогда, когда флибустьерский флот окончательно исчез за его спиной и перед ним замаячили высокие мачты испанских кораблей.

Ненависть — плохая советчица; герцог Пеньяфлор, ослепленный своей ненавистью к Монбару, допустил важную ошибку.

Если бы он внезапно вошел в озеро и напал на флибустьеров, испуганных его внезапным нападением во главе сил, в несколько раз превосходящих их собственные, то, без всякого сомнения, он победил бы их и заставил если не сложить оружие, то, по крайней мере, возвратить добычу и невольников и отказаться, может быть надолго, от дерзких набегов на испанские колонии.

Но герцог Пеньяфлор, презрев свой долг в угоду ненависти и оставив флибустьерам сомнительный выбор между бесславием и смертью, возвратил им всю их былую энергию. Береговые братья решили вступить в смертельную схватку, надеясь спастись благодаря своей отваге.

У Александра Оливье Эксмелина, флибустьера и хирурга флота, оставившего подробный отчет об этой экспедиции, непосредственным участником коей он стал 21, заимствуем мы сведения о мерах, принятых Монбаром, чтобы с честью выйти из затруднительного положения, в котором очутились Береговые братья. Никогда еще знаменитый авантюрист не проявлял такой необычайной находчивости, как в этих обстоятельствах. Мы должны сознаться, что и им также руководила ненависть. Но эта ненависть не ослепляла его до такой степени, чтобы заставить позабыть об обязанностях командующего флотом. Да, он стремился отомстить человеку, неумолимо преследовавшему его столько лет, но хотел прежде всего спасти людей, вверивших свои жизни командиру. Он действовал, сообразуясь с этим, убеждениями возвращая мужество своим товарищам. Монбар сам подавал пример решительности и силы воли, пренебрегающей всеми препятствиями. Хитрость должна была сделаться самым могущественным его оружием для того, чтобы восторжествовать над испанцами, — хитрость он и употребил.

Первым его распоряжением было обезопасить себя против вероятного возмущения пленных, которое поставило бы его в почти отчаянное положение. Пленные испанцы, заложники, привезенные из Гибралтара, были по его приказанию крепко связаны и отданы под самый строгий караул.

После этого он выбрал среди крупных кораблей самый старый, наименее способный держаться в море, и решил сделать из него брандер, корабль-факел. Он велел перенести на этот корабль смолу, серу и то количество пороха, без которого мог обойтись, потом сделал бомбы из смолы и серы, которые можно было бросать, как гранаты, и принял все меры, чтобы обеспечить успех этой ужасной разрушительной машине. Борт брандера был сделан тоньше, чтобы легче мог разорваться, когда наступит минута действовать. По его приказанию на палубу положили чурбаны, грубо обтесанные и обернутые в матросскую одежду, на них надели шляпы с широкими полями, рядом поставили оружие и знамена, так что издали эти фигуры можно было принять за солдат, неподвижно ожидавших приказания стрелять в упор по неприятелю.

В бортах были сделаны амбразуры, в которые поставили бревна, выкрашенные, как пушки, подняли флибустьерский флаг; словом, находчивый гений Монбара не забыл ни малейшей хитрости, чтобы придать брандеру вид хорошо вооруженного французского боевого судна.