Густав Эмар - Морские титаны

— Что вы говорите, отец, — наивно остановила его донья Флора, — вы очень хорошо знаете этого гадкого человека, недели не проходит, чтобы он не приходил раза два или три на асиенду.

— Возможно, — пробормотал асиендадо, растерявшись от такого неожиданного разоблачения и потому сам не зная, что говорить, — но что же это доказывает?

— Ровно ничего, — вмешался Лоран, который узнал то, что хотел выведать.

— Он убит? — спросил дон Хесус.

— К несчастью, нет.

— Но, верно, тяжело ранен?

— Да. Юлиан, мой паж, раздробил ему ружейным выстрелом руку у самого плеча.

— Скажите, какой молодец! — покровительственным тоном заметил асиендадо. — Признаться, если бы он и убил его, то потеря для света была бы не особо велика.

— И я так думаю. Но не пеняйте слишком на моего пажа, сеньор дон Хесус, — продолжал он, улыбаясь, — мальчик сделал, что мог, и если не убил его, то в недостатке усердия винить его нельзя.

— Мне?! Пенять на прелестного ребенка, так горячо преданного своему господину?! — вскричал с живостью дон Хесус. — Вы не должны говорить так, граф, и в доказательство, — прибавил асиендадо, сняв с себя великолепную бриллиантовую булавку, — я прошу его принять эту безделицу на память от меня и в награду за храбрость, проявленную им сегодня.

Паж, колеблясь, взглянул на своего господина.

— Можешь принять подарок, Юлиан, — сказал ему тот, — отказом ты оскорбишь сеньора дона Хесуса.

Шелковинка взял булавку и горячо поблагодарил асиендадо.

— Да, да, — продолжал между тем дон Хесус, — слуг я вознаградить могу, но их господина — нечем.

— Их господин, — ответил флибустьер с серьезным видом, — знатного рода, сеньор дон Хесус, так что и речи быть не может о каком-либо вознаграждении, тем более что он только исполнил свой долг дворянина.

— Боже мой, граф! — наивно вскричал асиендадо. — Я так недавно имею честь знать вас, а между тем не перечту всего, чем вам обязан.

— Тише, сеньор дон Хесус, — остановил Лоран, бросив на него значительный взгляд, — не говорите этого, сперва надо ближе узнать друг друга, а потом уж выносить окончательное суждение.

— О! Вас-то, граф, благодарение Богу, я знаю хорошо!

— Может, вы ошибаетесь на мой счет и со временем перемените свое мнение!

— Это невозможно.

— Кто знает?

— Вы странный человек, любезный граф, — сказал асиендадо, немного помолчав.

— Я не понимаю вас, сеньор дон Хесус, — возразил Лоран с легким оттенком надменности.

— Видите ли, то что я хочу сказать, довольно трудно выразить.

— Вы сильно возбуждаете мое любопытство этими вашими вступительными оговорками, сеньор дон Хесус.

— Вы меня простите, если я буду вполне откровенен с вами?

— Все прощаю вам заранее, сеньор. Итак, говорите смело.

— Вот что, граф… Сам не знаю, отчего, но порой мною овладевает престранное чувство в вашем присутствии: разумеется, я питаю к вам живейшее сочувствие, я стольким вам обязан…

— Дальше, дальше.

— Однако иногда в разговоре с вами, вот как сейчас, например, я совсем теряюсь, такое грозное выражение мгновенно принимает ваше лицо, так сверкает молнией ваш взгляд!

— Неужели я так страшен?

— Для меня — очень.

— Благодарю, сеньор.

— Как прикажете, граф, это не в моей власти! И, наконец, даже ваша речь…

— Ну вот, и разговор мой страшен?

— Да как бы вам сказать… у вас тон такой, что придает особенное значение каждому слову, насмешливая улыбка то и дело мелькает у вас на губах; когда вы говорите мне любезность, она звучит в моих ушах, точно угроза; если вы оказываете услугу, мне, наперекор очевидности, так и сдается, что услуга ваша превратится для меня в смертельную обиду. В эти минуты…

— Что же в эти минуты?

— Вы наводите на меня такой страх, что кровь стынет в жилах.

— Уж не предчувствие ли это, сеньор дон Хесус? — ответил Лоран, даже не моргнув. — А ведь предчувствия посылаются Богом, ими пренебрегать нельзя.

— Вот вы опять насмехаетесь надо мной, страшный вы человек!

— Насмехаюсь? Нисколько. Я вовсе не шучу.

— Вот то-то меня и огорчает, граф, что я никогда не знаю, враг вы мне или друг.

— Зачем же мне быть вашим врагом, сеньор дон Хесус? — возразил Лоран, взглянув на него так пристально, что тот вздрогнул и невольно опустил глаза.

— Этот вопрос я и задаю себе: мы познакомились только несколько дней назад, никогда прежде мы не встречались. Случай свел нас, когда мы оба вовсе этого не ожидали.

— Случай иногда так удачно сводит.

— Я и не жалуюсь на него, наши отношения с самого начала были самыми дружескими.

— Согласен, но что же вы заключаете из этого стечения обстоятельств, сеньор дон Хесус

— Ничего не заключаю, напротив, доискиваюсь.

— Можно дать вам один совет?

— Любезный граф, совет от вас мне всегда приятен.

— Вы очень любезны… Не ищите, поверьте, это будет напрасно.

— Но почему?

— Боже мой! Все очень просто: доискиваются только того, что существует, вы же хотите отыскать то, то создано одним вашим воспаленным воображением.

— Ваши слова доставляют мне величайшую отраду и сваливают тяжелое бремя…

— С вашей совести, — подсказал Лоран, улыбаясь.

— Вовсе нет! — вскричал асиендадо. — Моя совесть совершенно спокойна.

— Разумеется, когда за свою жизнь не сделал никому вреда, — насмешливо согласился капитан.

Асиендадо покосился на него, потом, охваченный внезапным порывом гнева, хлестнул лошадь так, что та помчалась со всех ног.

— Что это с моим отцом, дон Фернандо? — с беспокойством спросила донья Флора.

— Не знаю, сеньорита, это с ним произошло внезапно. Если бы дело было не под вечер, я приписал бы это действию солнца.

Но дон Хесус уже успел побороть свой гнев и вернулся на прежнее место возле молодого человека.

— Простите, дон Фернандо, — сказал он, — моя лошадь споткнулась, и я вообразил, что она понесла.

— Я видел, — вежливо поддакнул флибустьер.

— Итак, вы говорили?..

— Ничего я не говорил, сеньор, смею вас уверить, — по крайней мере, я ничего не помню.

— А! Значит, мне показалось.

— Скоро мы доедем до асиенды?

— Вы устали?

— Признаться, да. Я не привык к большим переездам, а путь этот, не во гнев будь сказано, довольно длинен; я не такой железный, как вы, дон Хесус, дорога меня утомляет.

— Это с непривычки, когда всегда пользуешься удобствами жизни…

— Именно, сеньор, я очень избалован удобствами.

— Так утешьтесь, дон Фернандо, мы близко к цели. Когда мы обогнем этот густой кустарник, что виднеется слева в ста шагах впереди, до асиенды останется всего четверть мили. Она окажется у нас прямо перед глазами.

— Во всем своем великолепии, — напыщенно произнес Лоран.

— Ни минуты без насмешки!

— Что прикажете? Такая натура! Я смеюсь над всем — над грустным и над смешным. Следует принимать меня таким, каков я есть… Однако благодарю вас за это известие, сеньор дон Хесус; откровенно говоря, я не прочь поскорее добраться до места — совсем разбит.