Густав Эмар - Сурикэ

Все эти планы были в подробности известны капитану.

То длинное письмо оканчивалось следующим лаконичным предложением:

— Сговорись, милый сын, с Мрачным Взглядом; я заранее одобряю ваши общие действия; не забывай, что я подготовлял это мщение целые пятнадцать лет.

Когда Шарль Лебо окончил чтение этого странного документа, он опустил голову, полузакрыл глаза и глубоко задумался.

Молодой человек был бледен как мертвец; им овладело невыразимое волнение, капли холодного пота выступили у него на лбу, зубы были крепко сжаты, все тело дрожало от нервного озноба.

Мрачный Взгляд исподтишка наблюдал за ним с молчаливым сочувствием; несмотря на напускное спокойствие, легко было заметить, что он чувствует к другу сильнейшее сострадание.

— Это ужасно! — пробормотал молодой человек, задыхаясь от рыданий.

— Да, — отвечал Мрачный Взгляд, — действительно ужасно.

Вслед за тем оба замолчали.

Наконец молодой человек вскочил, широко раскрытые глаза его горели, в его благородной и сильной натуре совершилась реакция; он несколько раз провел рукой по лбу, влажному от холодного пота.

— Я думал, что умру, — сказал он глухим голосом и прибавил после короткой паузы: — Теперь прошло, лучше поскорее все кончить, я невыразимо страдал.

— Да, — отвечал Мрачный Взгляд, — я понял, что вы

должны были испытывать, но молчал; что же мне оставалось делать? Сожалеть о вас и молчать.

— Благодарю вас, любезный друг, — отвечал Шарль, протягивая ему руку.

— Я только должен сообщить вам еще кое-какие разъяснения, но, может быть, лучше…

— Нет, друг, лучше все узнать сразу.

— Хорошо, вы отчасти правы, к тому же я не буду многословен.

— Говорите.

— Граф Рене де Витре не оставался в бездействии в то время, как ваш отец вел свою подпольную работу с отличающим его терпением и упорством. Граф де Витре, в свою очередь, усердно разузнавал об участи того несчастного, которого он вывез в пустыни Луизианы и Канады и бросил там без всяких средств. Он не жалел денег и, благодаря золоту, не только узнал, что его жертвы живы, но и ознакомился с их местопребыванием и образом жизни.

— Но чем вы объясните эту свирепость хищного зверя относительно несчастных, которые, по своему ничтожеству, ни в коем случае не могли угрожать местью, чего он мог от них опасаться?

— Он боялся, а теперь боится более, чем когда-нибудь, чтобы через этих людей не распространились компрометирующие его слухи. Граф собирается жениться на молодой особе из такого семейства, где честь и безупречное поведение всегда ценились выше всего. Такие семьи с каждым днем встречаются реже, но их все-таки больше, чем обыкновенно думают. Семейство, войти в которое стремится граф, занимает очень высокое место среди дворянства, и через него граф может подняться на какую угодно высоту; поэтому он ежеминутно боится, чтобы чья-нибудь нескромность или откровенность не разрушила его карточного замка. Как ни далеко зашло у них дело, но достаточно малейшего пятна на репутацию графа, чтобы родители невесты взяли свое слово назад. Он понимает, в каком он двусмысленном и опасном положении, единственное средство заставить врагов молчать…

— …закрыть им рот кинжалом.

— Верно, в нашей жизни все тесно сплетается, первое преступление влечет за собой второе, необходимое для того, чтобы его скрыть, и, таким образом, преступник на-

конец стоит по колено в крови; но вы знаете, рано или поздно все раскрывается.

— Да, время лучше всех умеет раскрывать тайны.

— Но что же он будет делать, если его позорные преступления выйдут на свет Божий?

— Он пожмет плечами — что ему за дело? Вероятно, он рассуждает так и довольно логично: моя новая семья защитит меня и скроет мой позор хотя бы для того, чтобы спасти честь своего имени. Но он ошибается, семья эта с презрением выбросит его из своей среды. Впрочем, зачем заглядывать так далеко! Будущность, о которой мечтает граф де Витре, уже не существует для него; его предательство убивает его нравственно, через несколько дней, может быть, все будет для него кончено.

— Дай Бог, — сказал молодой человек с чувством злобы, — но вот чего я не понимаю.

— Чего же?

— Этого предательства.

— Граф почти разорен; измена поправит позолоту его герба.

— Какой низкий расчет!

— Бесспорно, но, к несчастью, у графа нет другого исхода, почва ускользает у него из-под ног; он хватается за соломинку, чтобы спастись; между тем погибель близка; тогда он поступает, как игрок, ставит все на карту, рискует всем своим будущим.

— Он негодяй, он должен понести наказание и понесет его, если Бог нам поможет; наше дело правое, мы страдаем невинно.

— Следовательно, вы согласны со мной и с вашим отцом; вы желаете наказания этому злодею?

— Да, но в известных пределах.

— Не понимаю.

— Я объяснюсь откровенно и ясно, чтобы между нами не осталось ни малейшего недоразумения.

— Пожалуйста, любезный друг.

— Но я еще не знаю, почему вы принимаете участие в этом деле.

— Скоро, любезный Шарль, вы все узнаете.

— Так, пока оставим этот вопрос и сговоримся относительно остального.

— Хорошо.

— Друг мой, — начал молодой человек серьезным голосом, — средние века прошли, мы пережили ту эпоху, когда отцы, умирая, передавали сыновьям продолжение начатого ими мщения и тем делали из них бессознательных палачей; все это было хорошо во времена романсеро; наше поколение — не буду задаваться вопросом, лучше это или хуже, — наше поколение рассуждает и только по зрелом размышлении может решиться на участие в деле, подобном тому, которое требует теперь нашего сообщества, мы хотим не мести, а справедливого возмездия виновному.

— Вы совершенно правы.

— Но, для того чтобы наказание было справедливо, оно не должно карать невинного.

— Конечно.

— Если мы будем слушаться только чувства мести, повиноваться только голосу страсти, мы можем сделаться столь же виновны, как и тот, кого мы собираемся карать; последняя фраза в письме моего отца привела меня в ужас.

— Почему?

— Прочтите эту фразу, мой друг, она ужасна.

И он подал ему письмо, молча указав на то место, которое следовало читать.

— Да! — воскликнул Мрачный Взгляд дрожащим голосом, сильно побледнев. — Возможно ли, чтобы страсть дошла до такого безумия? Ваш отец — человек холодный, строгий, но не изменявший принципам чести ни при каких, самых критических обстоятельствах, решается думать и писать подобные вещи!

— Не значит ли это мстить за гнусное преступление еще более гнусным? В пользу этих несчастных до известной степени говорит то, что они были пьяны, действовали в бессознательном состоянии! Но мой отец!.. Так вернемся к Моисееву закону: око за око, зуб за зуб? Разве мы краснокожие?.. Трудно поверить.