Густав Эмар - Авантюристы

Как и все отвергнутые любовники, граф, будучи ко всему еще и мужем, — обстоятельство достаточно обидное для личности, слишком ослепленной своими достоинствами, чтобы приписывать неудачу себе лично, — стал искать того счастливого соперника, кто отнял у него сердце жены. Конечно, графу не удалось найти этого фантастического соперника, который существовал только в его воображении; это подало повод к ревности тем более свирепой, что, не зная, на что излиться, она переносилась на все.

Итак, граф ревновал не как испанец, так как вообще испанцы, что бы о них ни говорили, не заражены этой глупой болезнью, но как итальянец, и эта ревность заставляла его страдать еще больше потому, что он не мог выказать ее. Боясь насмешек, он был вынужден старательно заключать ее в своем сердце. Когда после его женитьбы на донне Кларе, о замужестве которой с графом де Бармоном он не знал, его тесть герцог Пеньяфлор был назначен вице-королем Новой Испании и дал ему место губернатора на острове Эспаньола, граф почувствовал сильную радость; он был уверен, что в Америке его жена, разлученная со своими друзьями и родными, вынужденная жить одна и, следовательно, подчиняться его влиянию, от скуки и от праздности наконец разделит его любовь или, по крайней мере, не отвергнет ее. Кроме того, на островах он мог не бояться соперничества среди местного населения — полудикого и полностью поглощенного страстью гораздо могущественнее любви — страстью к золоту.

Увы! Он ошибся и на этот раз. Правда, донна Клара, так же как и в Испании, не давала ему повода для ревности, но навязать ей себя ему так и не удалось; с первого дня приезда на Эспаньолу она обнаружила желание жить в уединении, предаваясь религиозным обрядам, и граф невольно был вынужден покориться ее неизменной решимости. Он покорился, но его обуяло бешенство, ревность его не погасла, и, если можно употребить это выражение, она тлела под пеплом; одной искры было достаточно, чтобы заставить ее вспыхнуть ярче и ужаснее.

Кроме этого легкого неудовольствия, жизнь, которую граф вел на Эспаньоле, была самого приятного свойства: он властвовал в звании губернатора, видя, что все преклоняются перед его волей, за исключением жены — быть может единственного лица, которое он желал бы подчинить себе. Он был окружен льстецами и самовластно распоряжался подчиненными; кроме того, губернаторское звание приносило ему определенный доход, быстро округляя его состояние, в котором сумасбродства, совершенные им в молодости, нанесли довольно серьезные опустошения. Былые бреши он старался восполнить как можно скорее, так чтобы не только их уничтожить, но и не дать возможности подозревать, что они существовали когда-нибудь.

Между тем любовь графа не остывала, а напротив, все усиливалась. Одной страстью он старался искоренить другую. Забота об увеличении состояния заставляла его терпеливо принимать равнодушие графини; он уже начал думать, что испытывает к ней только искреннюю дружбу, тем более что донна Клара со своей стороны была очаровательна во всем, что не касалось страсти мужа к ней. Она интересовалась или, по крайней мере, делала вид, будто интересуется торговыми махинациями, в которые пускался граф — по примеру своих предшественников — под чужим именем, и даже иногда с той верностью суждения, которой обладают женщины, сердце которых свободно, давала ему превосходные советы относительно дел очень скользких, чем граф пользовался, приписывая всю славу себе.

Так обстояло дело, когда произошел эпизод с флибустьерами, рассказанный мажордомом дону Санчо Пеньяфлору. Безумная борьба пяти человек против целого города, борьба, из которой они вышли победителями, возбудила в графе ярость — тем более сильную, что флибустьеры, оставляя город, увели с собой графиню в качестве заложницы. Граф понял, что он обманывался на свой счет, считая, будто его любовь и ревность угасли. За те два часа, что графиня отсутствовала, граф вынес нестерпимую пытку; его мучения усиливало то, что ярость, которую он испытывал, была бессильна, а мщение — невозможно, по крайней мере в тот момент. С этой минуты граф поклялся в неумолимой ненависти к флибустьерам и дал себе слово вести с ними войну не на жизнь, а на смерть.

Благополучное возвращение графини, с которой авантюристы обращались с величайшим уважением все время, пока она находилась в их власти, успокоило бешенство графа с супружеской точки зрения, но оскорбление, нанесенное ему как губернатору, было слишком серьезно для того, чтобы он отказался от мести. С этой минуты всем командирам полусотен были отправлены самые строгие приказания удвоить бдительность и преследовать авантюристов всюду, где их встретят. Были организованы новые полусотни из смелых и решительных людей. Авантюристы, которых удалось захватить, были безжалостно повешены. Тишина восстановилась, спокойствие и доверие колонистов, на время поколебленные, вернулись, и все пошло обычным порядком.

Графиня выразила желание поправить свое здоровье, проведя несколько недель в дель-Ринконе, и граф, которому доктор сообщил об этом ее желании, нашел его весьма естественным. Он спокойно смотрел на отъезд своей жены, убежденный, что в том месте, куда она отправляется, ей не будет угрожать никакая опасность и что эта снисходительность с его стороны будет оценена графиней. Итак, она уехала, взяв с собой только несколько слуг и доверенных невольников, радуясь, что избавится на некоторое время от тягостной жизни, которую она вела в Санто-Доминго, и замышляя смелый план, исполнение которого мы видели.

Через час после отъезда дона Санчо Пеньяфлора в дель-Ринкон граф заканчивал свой завтрак и уже собирался направиться в будуар отдохнуть, когда ему доложили, что какой-то человек, не желавший назвать свое имя, но уверявший, будто губернатор его знает, непременно хочет видеть его, говоря, что желает сообщить графу чрезвычайно важные сведения.

Минута для того, чтобы просить об аудиенции, была выбрана неудачно: графу хотелось спать. Он ответил, что как бы ни были важны эти сведения, он не считает их настолько важными, чтобы пожертвовать своим сном; он будет свободен только в четыре часа, и если незнакомец придет в это время, то он его примет. После этих слов граф встал и, направляясь к своему будуару, пробормотал:

— Прости, Господи! Если верить всем этим мошенникам, не будешь иметь ни минуты покоя.

Он преспокойно растянулся на кровати, закрыл глаза и заснул. Сон графа продолжался три часа. Эти часы стали впоследствии причиной очень важных и запутанных обстоятельств.

Проснувшись, дон Стенио забыл о незнакомце; его часто отвлекали по пустякам люди, уверяющие, будто должны сообщить ему важные сведения, так что он не придал никакого значения словам незнакомца, и они совсем вылетели у него из головы.