Эмилио Сальгари - Священный меч Будды

— Мы все же переправимся, Джеймс.

Капитан и Казимир разделись, навьючили на себя попоны, оружие и провиант, вскочили на лошадей и вошли в реку, в то время как лодочника несло по течению на остове лодки.

Вода была глубокая, а течение быстрое, но моряки были опытными пловцами, а у лошадей еще оставались силы. Покружившись не раз в водоворотах и дав отнести себя течением, они тоже целыми и невредимыми добрались до противоположного берега.

— Храбрый вы, капитан, — сказал Мин Си.

— И Казимир тоже молодец! — добавил американец. — Но где же это мы?

— Где? Смотрите вниз по течению; что вы там видите? — спросил китаец.

— Город!

— Это Юаньян.

Юаньян — один из лучших городов провинции Юньнань. Он далеко не так велик и не так густо населен, не столь окружен грозными укреплениями и не украшен такими великолепными памятниками, как главный город Куньмин. Но зато широкие и красивые улицы его обсажены тамариндами и мангостанами, а чистенькие домики, раскрашенные яркими красками, все точно потонули среди зелени садов. Кроме того в городе имеется несколько буддийских храмов.

Несмотря на свое положение в самом сердце провинции, Юаньян имеет самое разнообразное население; среди коренных жителей страны — китайцев — встречается немало бирманцев, лаосцев, тонкинцев и сиамцев.

Город ведет оживленную торговлю. В Юаньян и обратно идут нагруженные богатыми товарами караваны из Куан-Си, Тонкина, Лаоса и Сиама. Кроме того, мимо города, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз по течению, проходят вереницы барок, облегчая и удешевляя доставку привозных товаров в глубь страны и давая возможность дешевым водным путем вывозить изделия местного производства.

Невозможно описать волнение, охватившее неустрашимых путешественников при виде города, который, по уверениям китайцев, хранил в одном из своих храмов знаменитый меч Будды. Не говоря уж о белых, даже китаец Мин Си был заметно взволнован.

— Черт возьми! — проговорил янки, нарушая общее молчание. — У меня какое-то небывалое биение сердца. Я надеюсь и боюсь одновременно. Проклятый меч! Заставить так биться сердце янки! Это невероятно!

— А что вы скажете, если я объявлю вам, что и у меня тоже что-то вроде сердцебиения?

— Скажу, что это оружие просто околдовало нас двоих.

— Троих, — поправил Казимир.

— Четверых, — добавил маленький китаец.

— Ого! Вот так штука! Мы все точно нервные барышни. Боюсь, не попусту ли только мы волнуемся? И найдем ли еще здесь этот знаменитый меч?

— Найдем, Джеймс, — отвечал капитан.

— А если нет? — настаивал американец.

— Тогда отправимся в Бирму.

— А если его и там не окажется?

— Будем искать до тех пор, пока в конце концов не найдем.

— Вот это дело. Это мне нравится. И знайте, куда бы вы нас ни повели, мы всюду пойдем за вами, хотя бы в преисподнюю, прямо к чертям в ад. Ну, а уж если дело дойдет до этого, то допрос Вельзевула я беру на себя, только бы он попался мне в руки.

— Смотрите, обожжетесь, — поддразнил балагур-поляк.

— Не беда, мальчик. Я охотно пожертвую двумя пальцами, лишь бы добыть себе меч этого Будды.

Разговаривая таким образом, путники подъехали к большому городскому предместью. Капитан, не желая показываться в городе таким растерзанным, грязным, оборванным, без косы и с белым лицом, провел своих товарищей в самую середину бамбуковой плантации, чтобы там провести ночь и немного привести в порядок свой туалет.

Там они раскинули палатку и, не разводя огня, чтобы не привлечь внимания местных жителей, после скромного холодного ужина улеглись спать, рассчитывая подняться с первой зарей.

Ночью слышались крики людей и ржание лошадей. То были караваны, шедшие из соседних провинций Лаоса, Тонкина, а может быть даже Сиама, в Юаньян с грузом шелка, сахара, душистых эссенций и драгоценных лаков.

При первых же отблесках зари капитан, американец, поляк и китаец были на ногах. Они привели в порядок одежду, прикрепили на затылки длинные косы, побрились, выкрасили себе лица с помощью желтой воды, добытой из сока корней какого-то растения, надели на глаза очки с прокопченными стеклами и, сев на лошадей, пустились в путь, предшествуемые канониром-трубачом.

Юаньян издалека блестел под первыми лучами солнца. Вокруг, по холмам, были разбросаны хорошенькие виллы с изогнутыми крышами, украшенными обычными фронтонами, флагами и флюгерами, а на одном из холмов виднелись остатки старой крепости, совсем развалившейся от времени. Главная улица была широка, окаймлена двойным рядом тиковых деревьев и застроена красивыми домами. По ней проходило бесчисленное множество караванов, состоявших из массы навьюченных лошадей, в сопровождении партии солдат, вооруженных пиками, японскими штанами, средневековыми саблями и аркебузами с кремнем или фитилем… Все встречные приветствовали путешественников вежливым «изин, изин!» и грациозным движением руки. Американец сейчас же вообразил о себе Бог весть что.

— Ну и дела! — воскликнул он. — Они, должно быть, принимают нас за князей?

— Именно так, — отвечал Мин Си. — У вас на груди расшит дракон о четырех когтях, который прохожие принимают за знак княжеского отличия.

— Ты смеешься, что ли?

— Я говорю совершенно серьезно.

— Значит, по твоим словам, они принимают меня за князя. Что ж, это хорошо. По крайней мере, хотя бы в Юаньяне я произвожу фурор. Князь, и в Юаньяне — хорошо, черт возьми! Этак, если и дальше дела пойдут в том же роде…

— Что же вы тогда сделаете? — спросил капитан.

— Я вызову народное волнение и заставлю провозгласить себя князем или королем.

— И не пытайтесь, Джеймс. Это было бы чистым безумием: при первом же намеке на что-либо подобное вас изобьют до смерти бамбуковыми палками или изрежут на тысячи кусков, как гнусного изменника.

— Бррр! У меня просто мороз подирает по коже от ваших слов.

— Тише, — сказал китаец. — Вот мы и в Юаньяне.

В самом деле, они уже подъезжали к городским воротам, охранявшимся несколькими солдатами, вооруженными широкими саблями, аркебузами и длинными пиками. Тут же, около ворот, стояла полуразвалившаяся башня, служившая, по всей вероятности, казармой для этих стражей общественной безопасности.

Путешественники надвинули шляпы до самых глаз, опустили книзу усы, подбоченились и рысью въехали в город.

Ни один из солдат и не подумал их остановить; напротив, многие, думая, что и в самом деле имеют дело с настоящим князем, грудь которого украшена драконом о четырех когтях, отдавали даже честь, чем очень и очень польстили самолюбию тщеславного американца.

— Тысяча чертей! — воскликнул он, заставляя гарцевать свою измученную лошадь. — Если мы так начинаем, то в конце концов наделаем немало шуму в городе.