Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и золото шаманов

Оглушающее действие красного тумана закончилось на пороге пещеры, и первым звуком, который мы услышали, был грохот золотых ворот, колыхающихся под нашими подошвами.

Лежащие на пятачке фонари не горели. Лишь в одном багровым червячком умирала лампочка. Слава стал трясти их и щелкать выключателем. Это подействовало, фонарь вдруг ярко вспыхнул. Должно быть, при ударе о пол у него нарушился контакт, что позволило сохранить батареи. Фонарь был весьма кстати, потому что иных источников света, кроме блеклых сполохов из обиталища харги, в пещере не наблюдалось. Это была вселенная кромешной мглы, и я подумал, что теперь знаю, как выглядит преддверие ада.

По-прежнему в полном молчании мы поскакали по каменной дорожке на другой берег. Слава впереди, я – за ним, а все прочие – сзади. Кто-то шумно сверзился в воду и громко выругался. В голосе звучало облегчение. Это были первые звуки живой человеческой речи.

Преодолев пещерное озеро, мы столь же форсированными темпами проскочили сталактитовый зал и приблизились к выходу. Снаружи было темно, там шумел ливень и сверкала молния. Никаких следов рабочих не наблюдалось, да и трудно было что-либо разглядеть среди ночи. Сколько времени мы пробыли в туманной полости? Нас не начали искать или же не нашли?

Как бы там ни было, от этого проклятого места следовало уносить ноги. Мы выскочили под дождь и помчались прочь от белой горы.

Этот бег по ночному лесу я, наверное, не забуду никогда. Воздух дрожал от раскатов грома, молнии раз за разом били в вершину холма, словно кто-то на небесах гневался на творящийся в недрах дьявольский произвол.

Фонарь в руках Славы потух не сразу, поэтому первую часть пути мы одолели резвым аллюром, почти не спотыкаясь о выбоины и кочки. Когда выскочили на большую дорогу, Лепяго, вопреки ожиданиям, повлек нас в направлении, противоположном Усть-Марье.

– Старый скит в трех километрах, – пояснил он, – там и переночуем. До города мы и к завтрашнему вечеру не дойдем.

Соображение было весьма резонным. Мы полностью доверились Андрею Николаевичу, знавшему окрестности как свои пять пальцев. Стресс не давал нам раскиснуть, и мы рысцой долетели до поворота, при свете молнии замеченного проводником. Фонарь к тому моменту издох, и Слава его выкинул.

По мере удаления от пещер гроза утихала. Вскоре в отблеске полыхающих на горизонте зарниц удалось разглядеть зубчатую вершину частокола, к которому привела тропа. Лепяго направлял нас, ориентируясь неким таинственным шестым чувством – иначе невозможно представить, как ему удавалось не заплутать. Хрипя надсаженной дыхалкой, директор вывел-таки к убежищу.

– Добрались, – возвестил он, отпихивая покосившуюся створку массивных ворот. – Здесь… неопасно.

Место и впрямь было святое. Оказавшись внутри ограды, мы почувствовали себя защищенными. Вместе с этим пришла невероятная усталость. По двору мы плелись еле-еле, один Слава крепился, но и его силы были на исходе.

Мы пересекли двор, и Андрей Николаевич завел нас в большое гулкое помещение. Из прохудившейся крыши порядочно лило, но, потыкавшись, мы сумели отыскать сухую площадку, где и разместились в ожидании утра, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Мне повезло, я оказался посередке: справа навалился Слава, слева – Доронин, на мои поджатые колени оперся бугорчатым хребтом Вадик. Все молчали, словно пребывали в ступоре. Да и неудивительно было бы в него впасть после всего случившегося. Не знаю, о чем думали спутники, лично я силился понять, каким газом мы траванулись в пещере, чтобы узреть настолько стремные глюки. В красный подземный ад и звероподобных демонов совершенно не верилось.

Сомнения одолевали меня. Что, если мы до сих пор находимся под землей, а дождь есть не что иное, как падающая со сталактитов вода? Что, если я случайно взломал полость, наполненную отравой, а все эти жуткие харги и кросс по пересеченной местности только сон, и на самом деле мы без сознания валяемся на каменном полу, в краткий миг успев увидеть и пережить невероятный кошмар, а рабочие просто не успели добежать к нам на помощь? Может быть, нас уже откачивают, а мы до сих пор не можем прийти в себя? Или одному мне кажется, что я сижу в амбаре, а другие видят что-то иное? И на самом ли деле я в амбаре, а не в пещере? Дабы проверить это предположение, я ощупал вертикальную поверхность за спиной, но ладони определенно осязали бревенчатую стену. Пол также был деревянным, из неровных досок, не похожих на камень или известковый натек. Да и струи, льющиеся сквозь дырявую крышу, ударялись о мокрое дерево, которому не место под землей.

Пытаясь логично оценивать обстановку, я все же предположил, что звуки тоже могут искажаться под влиянием ядовитого газа. И тут мне пришла в голову потрясающая мысль, что я так и не выбрался из раскопа в новгородском лесу, что капище и ходящие идолы, а также все остальное мне только привиделось, а я так и лежу в яме, заброшенный и никому не нужный! Мысль была до того нова и безнадежна, что я по-настоящему загоревал. Ежели так, то мне никогда не выбраться наружу, потому что газ сочится сквозь земляное дно и продолжает воздействовать на меня. Возможно, я в этом раскопе и умру. Чтобы этого не случилось, надо выбраться наружу, но как?

Я еще раз ощупал среду вокруг себя, надеясь, что теперь, когда я научился контролировать обстановку, что-нибудь изменится. Ничего не изменилось. Вокруг меня сидели компаньоны, подо мною был пол, а позади – стена. На всякий случай я спросил корефана:

– Слава, где мы?

– В скиту, – глухо ответил он.

– В сарае, если точнее, – с заметным оживлением включился в разговор Лепяго. – Избы находятся в руинах, я вас туда не повел. До войны здесь было поселение старообрядцев. Беспоповцы, кажется, точно утверждать не берусь. Документальных свидетельств нет, остались только слухи.

– Беспоповцы… – пробормотал я. Новое слово только подтвердило подозрения, что все происходит не наяву. Откуда оно взялось, кто его выдумал?

– Было такое течение у староверов, – охотно пояснил Андрей Николаевич. – Некоторые из старообрядцев утверждали, что православие после реформ патриарха Никона отошло от истинной веры. Поэтому они отказались принимать существующую церковную иерархию и сами избирали наставника.

– Как в раннехристианских коммунах, – ввернул я, лишь бы не молчать.

Беседа заметно ставила голову на место. Одно из двух: или это возвращение к реальности, или я разговариваю с глюком, то есть отравился всерьез, и тогда мне ничто не поможет. Утешало лишь то, что страданий пока не испытываю. А вообще-то я очень надеялся, что на свежем воздухе яд быстро выветрится из организма и к утру мы придем в себя. Это если мы действительно надышались дрянью в пещере и убежали оттуда, не чуя под собой ног. Постепенно я все больше склонялся к этой мысли. Голос Лепяго звучал слишком реально, чтобы быть пригрезившимся.