Андрей Салов - Семь смертей Лешего

До вечера провозился механик, с помощниками вставляя стекла, пока дом не засиял, как новенький. Но едва ночь укрыла все непроницаемым, темным покрывалом, как в окна вновь полетели камни. Но он даже не встал с постели, не попытался куда-то бежать. Он не обращал внимания на вопли жены и визг испуганных детей. Он просто лежал, невидящими глазами уставившись в темноту, и лишь под утро провалился в бездонный омут забытья, черный, как ночь.

Едва забрезжил рассвет, он вновь принялся за работу, молча, сосредоточенно, ни обращаясь, ни к кому за помощью, не отвлекаясь на еду, работая, словно заведенный весь день и до полуночи, пока в одиночку не застеклил весь дом.

Он как-то отболтался от пришедшего его проведать Авдеича, что-то ответил набивающимся в помощники соседям, не прекращая работы до полного ее завершения.

В эту ночь он спал спокойно, как и во все последующие ночи, твердо уяснив для себя одно, связываться с местным малолетним хулиганьем, себе дороже, что на некоторые их шалости, можно закрыть глаза, и не болтать языком лишнего.

Вот и сейчас, трясясь в кабине трактора, он не задавал вопросов, просто спешил на выручку человеку, пусть это даже такой странный и нелюдимый тип, как колхозный сторож Никанорыч. Пару минут тряски по сельским колдобинам и ухабам, и они на месте, у сторожки, где тусуется испуганно озираясь, местная пацанва, да белеет халат доктора Мельниченко.

Увиденное потрясло даже готового к худшему, механика. Лицо сторожа после вмешательства доктора Мельниченко напоминало сетку-авоську, с вложенным в нее арбузом. Сходство с данным образом было полным, тем более что рожа старика из-за потери крови приняла синюшно-зеленоватый оттенок. С каждым часом его состояние продолжало ухудшаться.

Поднятый с постели, недовольно бурчащий и матерящийся сквозь зубы водила колхозной полуторки изменился в лице, узнав, ради чего его так бесцеремонно подняли в столь ранний час. Остатки сна моментально слетели с него, и он умчался заводить ночующую на подворье, колхозную машину.

Вскоре шустрая полуторка резво мчалась по пролегающей через лес дороге, унося в кузове по направлению к городу старика-сторожа, наблюдающего за ним доктора Мельниченко, и колхозного механика, забравшегося в кабину, на случай объяснений с милицией.

Старика тогда удалось спасти, умелые действия сельского доктора были отмечены ценным подарком, - наручными часами, с благодарственной гравировкой, коими он потом не раз и не два хвастался перед сельчанами, находясь в состоянии очередного подпития.

Старика спасли, но лицо его осталось изуродованным на всю оставшуюся жизнь. Может по этой причине, а может из-за полученного сотрясения мозга и шока, пришедший в себя после операции Никанорыч, перестал быть тем человеком, каким был раньше. Он никого не узнавал, не помнил самого себя. Кто он, откуда? Не отвечал на вопросы и ни на что не реагировал. Весь день сидел неподвижно, невидящими глазами у ставившись в пустоту, словно пытаясь мучительно что-то вспомнить, но это что-то постоянно ускользало от него. Когда физиономия окончательно зажила, и за жизнь старика у медиков более не было опасений, он был переведен в другую больницу, расположенную поблизости, где ему суждено было провести остаток жизни.

По иронии судьбы, или же злой шутке персонала, он был помещен в одну палату со своим земляком-односельчанином, бывшим санитаром Свидером, более известным в Шишигино под прозвищем «Жук». Так и закончили свою жизнь в специализированном медицинском учреждении, эти две смердящие твари, пару лет спустя. И похоронены были рядом, также, как и жили, за оградой запущенного больничного кладбища, никому не нужные и всеми позабытые.

По итогам случившегося инцидента, Авдеичем было произведено расследование. Хотя его активная деятельность носила скорее показной характер и проделывалась не из-за желания найти истинных виновников случившегося с колхозным сторожем несчастья, а ради очередной галочки в официальном отчете. Официальная причина случившегося была обозначена четко, - несчастный случай, по причине халатного обращения с оружием. Авдеич четко придерживался выбранной линии, выгодной как ему лично, не нужно рыть землю носом в поисках виновных, так и районному начальству, не желающему портить показатели в отчетности, отправляемой в вышестоящие инстанции. Авдеич без указаний сверху, списал случившееся со стариком-сторожем на несчастный случай. После истории с Халявиным и понижения Авдеича в звании за несговорчивость, нежелание идти на компромисс с начальством, сельский участковый, обиженный до глубины души несправедливостью по отношению к нему, нес службу без прежнего рвения, по привычке, благо большего от него и не требовалось. Была и вторая причина его не большой активности в расследовании данного дела. Слишком отрицательно он относился к самой фигуре Никанорыча, злобного старикана, ненавидящего весь род человеческий. Где-то в глубине души Авдеич считал, что злобного старикана постигла небесная кара за сволочной и склочный характер, неумение, да и нежелание, ладить с людьми.

Авдеич был стар и опытен, и ему не составило труда составить истинную картину происшедшего с колхозным сторожем несчастья, и сделать соответствующие выводы, делиться которыми с начальством не посчитал нужным. В район пошли бумаги, которых от него и ждали, подтверждающие официальную версию случившегося, несчастном случае из-за неосторожного обращения с оружием.

Провел беседу с родителями замешанных в деле пацанов, припугнув их, и пригрозив наказанием в случае повторения случившегося. А для себя сделал в памяти отметку о хулиганствующих подростках, отмеченных не в первый раз присутствием в его мысленном списке. Он с тревогой думал о том, что из них выйдет в дальнейшем, если родители не выбьют из их голов, всю эту детскую дурь.

Отцы провинившихся чад с азартом, принялись выбивать из любимых отпрысков эту самую дурь, глубоко засевшую в мозгах, через наиболее приспособленную для этого дела, заднюю часть тела. Наказание было двойным. Недельный домашний арест, в пыльном, заросшем паутиной чулане, на хлебе и воде, с ежедневной, утренней и вечерней, порками. Перед уходом родителей на работу, вместо зарядки и по приходу с оной, вместо разминки, для лучшего аппетита. Два раза в день, в течении показавшейся пацанам бесконечной недели, село оглашал дружный вопль десятка поротых без жалости пацанов.

Еще неделя ушла на то, чтобы отлежаться в огороде на брюхе, под сенью яблонь, поглощая в немыслимом количестве витамины, содержащиеся в яблоках и отпиваясь молоком. Они изрядно осунулись за неделю, проведенную на хлебе и воде, получая вместо витаминов от родителя дважды в день, увесистую порцию ремня. Матерям, братьям-сестрам было строго-настрого запрещено посещение пленников, тем более передача им съестных припасов. Папаша мог заявиться домой в неурочное время, чтобы проверить, как выполняется приказ и горе домочадцам, если он замечал хоть малейшее поползновение в сторону попытки нарушить его запрет и облегчить участь малолетнему узнику чулана.