Эдгар Берроуз - Приключения Тарзана в джунглях

Он встретил на пути льва Нуму и остановился, чтобы запустить мягким плодом прямо в поднятую кверху голову врага.

Он издевался над ним и осыпал его насмешками. Он назвал льва пожирателем падали и братом гиены Данго. С ненавистью таращил Нума свои грозные желто-зеленые глаза вверх на пляшущую фигуру. Глухое рычание сотрясало могучее тело хищника. Лев яростно бил упругим хвостом во все стороны, точно рассекая кнутом воздух; но прежние встречи с человеком-обезьяной уже давно убедили льва в невозможности достичь существенных результатов на далеком расстоянии. Поэтому он и теперь повернулся к Тарзану задом и исчез из поля зрения своего мучителя в густых зарослях. Скорчив гримасу и пустив вслед удалявшемуся врагу крепкое словцо, Тарзан продолжал свой путь.

Вскоре, при новом порыве ветра, его чуткие ноздри уловили знакомый едкий запах, и через минуту он разглядел быстро несущуюся по лесной тропе огромную темно-серую массу. Тарзан обломал ветку дерева, на котором сидел, и сухой треск сучьев заставил огромное животное остановиться. Широкие уши загнулись кверху, длинный, гибкий хобот нащупывал в разных направлениях запах неведомого врага, а пара крохотных полуслепых глаз вперилась вдаль в тщетных поисках виновника подозрительного шума, столь неожиданного нарушившего спокойствие мощного четвероногого.

Тарзан с громким смехом свесился над головой толстокожего животного.

– Тантор! Тантор! – кричал он. – Олень Кара смелее тебя! Он храбрее, чем ты, слон Тантор, самый огромный зверь в джунглях! Ты смело мог бы победить столько Нум, сколько пальцев у меня на руках и ногах. И ты, Тантор, вырывающий с корнем огромные деревья, ты дрожишь от страха, заслышав шум сломанной ветки!

Тихое ворчание – знак не то презрения, не то облегчения – раздалось ему в ответ. Снова опустились загнутые кверху хобот и уши, хвост слона принял нормальное положение, но глаза его все еще искали и не находили Тарзана. Недолго пришлось ему ждать. Секундой позже юноша лежал на широкой спине своего старого друга. Голыми пятками он ударял по толстому заду, а пальцами щекотал нежную мякоть кожи за огромным ухом слона. Он рассказывал Тантору последние новости джунглей, точно громадный зверь понимал обезьяний язык Тарзана.

Много полезных сведений мог бы Тантор почерпнуть из болтовни Тарзана, и хотя примитивный язык обезьян не был доступен огромному серому великану джунглей, он с блестящими глазами, плавно размахивая своим хоботом, прилежно слушал Тарзана, точно упиваясь музыкой речи. Его просто радовал ласковый голос и нежное прикосновение руки того существа, которое он много раз носил на своей широкой спине. Тарзан, еще ребенком, безбоязненно играл с огромным животным, ни на минуту не сомневаясь в том, что его нежные чувства встречают такой же горячий отклик в груди толстокожего зверя.

Со временем Тарзан убедился в том, что он обладает какой-то непостижимой властью над своим могучим другом. На его зов Тантор прибегал тотчас же, как только острый слух слона улавливал резкий пронзительный клич человека-обезьяны. Стоило только слону почувствовать на своей спине Тарзана, как он пускался рысью в любом указанном ему направлении. В этом сказывалась власть человеческого разума над грубой животной силой, сказывалась так ярко, точно каждый из них добровольно подчинялся точному закону природы.

Около получаса провел Тарзан на спине Тантора. Время не имело для них никакого значения. Их жизнь сводилась к простому насыщению желудка. Задача менее трудная для Тарзана, чем для Тантора, так как желудок его был меньше желудка слона. Кроме того, Тарзан не перебирал пищи, поедая все, что приходилось. Не одна, так другая еда могла удовлетворить его аппетит. Его меню было менее изысканно, чем у Тантора, который поедал у одних деревьев кору, у других – стволы; наконец, третьи привлекали его своей листвой, и то только в определенное время года.

Тантору волей-неволей приходилось тратить почти всю свою жизнь на поиски пищи, достаточной для наполнения его необъятного желудка, и удовлетворения его изощренного вкуса.

Так обстоит дело со всеми низшими организмами – их жизнь проходит в поисках пищи и переваривании ее; им некогда думать. Без сомнения, только этим и объясняется их отсталость, и потому-то и развились так быстро люди, имеющие больше времени для размышлений, не направленных исключительно на добывание пищи.

Тарзана, однако, не очень-то беспокоили эти вопросы, Тантора же и подавно. Первый чувствовал себя счастливым в обществе слона. Почему? Этого он не знал. Тарзан не знал, что он, нормальный, здоровый человек, жаждет излить на ком-нибудь свою любовь. Его друзья детства, самцы из племени Керчака, стали теперь огромными, угрюмыми обезьянами. Они не чувствовали ни малейшей потребности в любви. Поэтому Тарзан теперь иногда играл с детенышами обезьяны. Как он ни был дик, он все же умел по своему любить их, хотя они, конечно, не могли вполне удовлетворить жажды преданной и взаимной дружбы. Тантор же был точно гора спокойствия, уравновешенности и верности. С каким наслаждением и восторгом вскакивал Тарзан на толстокожую спину своего четвероногого друга и шептал свои смутные чаяния и тайные мечты в огромное ухо, мерно раскачивающееся в такт его речи, словно слон понимал значение сказанных слов.

Со смертью Калы Тарзан сосредоточил на Танторе всю любовь, на которую был способен. Его одного выделял Тарзан среди всех прочих зверей джунглей. Тарзан иногда задавал себе вопрос, отвечает ли ему слон взаимностью? Трудно было ответить на этот вопрос.

Долго бы еще Тарзан играл со слоном, но голод – могучий и настойчивый жизненный зов джунглей – заставил его снова вскочить на дерево и броситься в поиски пищи. Тантор же скрылся в противоположном направлении.

Прошел час, и человек-обезьяна еще не успел утолить своего голода. В гнезде на дереве нашел он вкусную птицу. Ему попадались плоды, ягоды и мягкий подорожник – все это были случайные блюда его меню. Пищи, пищи, пищи! Пища была нужна Тарзану-обезьяне. Но не всегда доставалась она ему легко, как, например, сегодня.

Бродя по джунглям, он размышлял не только о пище. Тарзан, по обыкновению, думал о происшествиях минувшего дня. Ему припомнилась встреча с Тантором; он старался постичь тайну странной замаскированной ямы, вырытой чернокожими. Снова и снова ломал он себе голову над возможным назначением странного сооружения. Ему представилось несколько догадок, на основании которых он делал выводы. Он сравнивал эти выводы и приходил к заключениям, правда, не всегда правильным, но до которых он доходил собственным умом. Но труден был ему этот путь, так как на ум его не влияли чужие, большей частью, ошибочные, авторитетные мнения.