Линкольн Чайлд - Меч карающий

Затем с любопытством наклонился, нетерпеливо от неё отмахиваясь.

Деревянная задняя стенка шкафа разломилась надвое по узкой щели. Внутри виднелись вырезки из газет и страницы, покрытые неровным узким почерком. Края листов показались ему тонкими и хрупкими на фоне старого красного дерева.

Длинная полоса земли цвета охры, под названием Бёрнт-Хэд, лежала к югу от города, выступая в море подобно скрюченному пальцу великана. На дальней оконечности мыса утёс, усыпанный деревьями и дикой травой, спускался к бухте, которую называли бухтой Сквикера [44]. Этим названием пустынное местечко обязано неисчислимым миллионам устричных раковин, что трутся друг о дружку в полосе раздражённого прибоя. Лесистые тропинки и пустыри, лежащие в тени маяка, называют Голубиной ложбиной. Для старшеклассников школы Стормхавэна это название имеет двойное значение: она также служит аллеей для прогулок любовников – и девственность здесь теряли далеко не единожды.

Двадцать с лишним лет назад Малин Хатч и сам был одним из таких неуклюжих девственников. И теперь вдруг обнаружил, что снова идёт лесными тропками и сам до конца не понимает, какому побуждению обязан возвращением на то же место. Малин распознал рукописные строки на бумагах в старом шкафу – почерк принадлежал деду. Не чувствуя в себе сил, чтобы сразу их прочитать, он вышел из дома, намереваясь прогуляться по берегу. Но ноги вынесли его за город, провели вокруг форта Блэклок и, наконец, направили к маяку и бухте Сквикера.

Он повернул на избитую тропинку – тонкую чёрную линию на фоне высокой травы. Через несколько ярдов тропа привела на небольшую полянку. С трёх сторон от неё возвышались скалистые откосы мыса Бёрнт-Хэд, покрытые мхом и ползучими растениями. С четвёртой плотная листва не давала увидеть море, хотя странное перешёптывание раковин в прибое и говорило, что оно близко. Тусклые полосы света просвечивали сквозь листья и неровными пятнами падали на траву. Вопреки настроению, Хатч улыбнулся, когда на ум нежданно-негаданно пришли строчки Эмили Дикинсон.

– «Спадает с неба луч косой», – продекламировал он.

Пока Малин смотрел на глухую полянку, к нему вернулись воспоминания. В особенности об одном майском дне, заполненном нервными пожатиями рук и краткими, неуверенными вздохами. Ощущение чего-то нового, экзотическое чувство проникновения на взрослую территорию опьяняли. Хатч усилием воли отодвинул эти воспоминания на задворки, удивлённый, как может возбуждать одна лишь мысль о случившемся так давно. Это случилось за несколько месяцев до того, как мать собрала вещи, и они уехали в Бостон. Клэр больше чем кто-либо могла понять и принять его настроения; она принимала всю тяжесть багажа, вошедшего в её жизнь с Малином Хатчем – мальчиком, потерявшим большую часть семьи.

Поверить не могу, что место всё ещё здесь , – подумал он. Взор задержался на помятой банке пива под камнем; о, да – всё ещё здесь, и до сих пор используется по назначению.

Малин уселся на благоухающую траву. Прекрасный вечер в конце лета, и вся полянка отдана одному лишь ему.

Впрочем нет, не только ему. Хатч вдруг услышал шелест на тропинке за спиной. Резко повернувшись, он, к безмерному удивлению, увидел, как на полянку вышла Клэр.

Увидев его, она остановилась как вкопанная, а затем густо покраснела. Одетая в летнее ситцевое платьице, длинные золотистые волосы заплетены в спадающую за плечи косу. На мгновение поколебавшись, Клэр решительно шагнула вперёд.

– Здравствуй ещё раз, – подскакивая, произнёс Хатч. – Прелестный денёк, чтобы с тобой столкнуться.

Он постарался, чтобы слова прозвучали легко и непринуждённо. Пока он раздумывал, пожать ли ей руку или, может быть, поцеловать в щёку, время для того либо другого уже ушло.

Клэр слабо улыбнулась и кивнула.

– Как прошёл тот ужин? – спросил он.

Сорвавшись с губ, вопрос прозвучал до крайности глупо.

– Прекрасно.

Настала неловкая пауза.

– Извини, – наконец, произнесла она. – Должно быть, я помешала твоему уединению.

– Погоди! – воскликнул он, несколько громче, чем намеревался. – То есть, тебе не обязательно уходить. Я просто прогуливался. К тому же, я бы хотел поговорить.

Клэр несколько нервно поглядела по сторонам.

– Ты же знаешь, какими бывают маленькие городки. Если кто-нибудь нас увидит, они подумают…

– Нас никто не увидит, – сказал он. – Это же Голубиная ложбина, ты не забыла?

Хатч снова уселся и похлопал по траве рядом с собой.

Она подошла ближе и поправила платье тем самым застенчевым жестом, что хранила его память.

– Забавно, что мы встретились именно здесь, а не где-то ещё, – заметил он.

Клэр кивнула:

– Помню, как ты нацепил на уши дубовые листья и стоял вон на том камне, цитируя «Люсидас» [45].

Хатч справился с порывом упомянуть о кое-чём другом, что помнил сам.

– Ну, а теперь я старый костоправ, сыплю налево и направо цитатами из медицинских справочников и бессвязными обрывками стихов.

– Сколько прошло, двадцать пять лет? – спросила она.

– Ага, примерно так, – откликнулся он и неловко помолчал. – Итак, чем ты занималась все эти годы?

– Как обычно. Закончила школу, планировала уехать в Ороно и поступить в университет штата, но вместо этого встретила Вуди. Вышла замуж. Детей нет, – поведала Клэр. Пожав плечами, она уселась на стоящий рядом камень и обняла колени. – Вот, собственно, и всё.

– Нет детей? – спросил Хатч.

Ещё в школе Клэр без конца твердила, как хочет завести детей.

– Нет, – буднично сказала она. – Низкая концентрация сперматозоидов.

Они помолчали. А затем Хатч – к собственному ужасу и по совершенно непонятной причине – ощутил необоримый прилив весёлости от непредсказуемого поворота разговора. Он непроизвольно фыркнул, а затем разразился смехом – и продолжал смеяться до тех пор, пока не стиснуло в груди и не потекли слёзы. Малин смутно сознавал, что Клэр тоже смеётся не хуже него.

– О, Господи, – произнесла Клэр, под конец вытирая глаза, – какое же это облегчение – просто смеяться. А в особенности над этим. Малин, ты и представить себе не можешь, насколько эта тема закрыта у нас дома. Низкая концентрация сперматозоидов.

И они снова залились смехом.

Когда смех стих, казалось, вместе с ним исчезли прошедшие годы и вся неловкость. Хатч поведал ей истории из медицинской школы – мрачные выходки, что совершал в кабинете анатомии человека, рассказал о поездках в Суринаме и Сьерра-Леоне, а она, в свою очередь, поделилась рассказом о судьбах общих друзей детства. Чуть ли не все переехали в Бангор, Портленд или Манчестер.