Томас Рид - ДЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА. Том 56

Однако в этом никто не сомневается. Несколько не зависящих друг от друга обстоятельств позволяют предположить, что преступление было действительно совершено. Все убеждены в этом так, словно сами присутствовали при убийстве.

Они ждут только, чтобы услышать подробности, узнать, как это случилось, когда и из-за чего.

Десять часов. Суд уже начался.

В составе толпы не произошло особых перемен, только краски стали немного ярче: среди штатских костюмов показались военные мундиры. Распущенные после утренней поверки, солдаты решили присоединиться к зрителям. Они стояли рядом, солдаты и жители поселка, драгуны, стрелки, пехотинцы, артиллеристы рядом с плантаторами, охотниками, торговцами и искателями приключений, слушая, как глашатай суда возвещает о начале разбирательства. Они решили, что не уйдут отсюда, пока судья не произнесет последнюю мрачную формулу: «Да смилуется Бог над вашей душой».

Никто из присутствующих не сомневается, что еще до наступления вечера он услышит эти страшные слова, обрекающие человека на смерть.

Хотят этого лишь немногие. Однако большинство зрителей уверены, что разбирательство окончится осуждением и что еще до захода солнца Морис Джеральд расстанется с жизнью.

Суд уже начался.

Вы, вероятно, представили себе большой зал с помостом и местом, огороженным перилами, внутри которого стоит стол, а с краю — сооружение, напоминающее кафедру в лекционном зале или в церкви.

Вы видите судей в горностаевых мантиях, адвокатов в седых париках и черных одеждах, секретарей, приставов, репортеров, полисменов в синих мундирах с блестящими пуговицами, а позади целое море голов и лиц, не всегда причесанных и не всегда чистых.

Вы замечаете, что присутствующие ведут себя очень сдержанно — не столько из вежливости, сколько из боязни нарушить порядок суда.

Но забудьте обо всем этом, если вы хотите иметь представление о суде на границе Техаса.

Здесь нет специального здания суда, хотя, правда, есть комната, в которой обычно происходят всякого рода собрания; там же устраиваются и заседания суда. День обещает быть очень жарким, и суд решил заседать под деревом.

Заседание происходит под огромным дубом, украшенным бахромой испанского мха; дуб стоит на краю плац-парада, и тень от него падает далеко на зеленую прерию. Под ним поставлен большой стол и десяток стульев; на столе — бумага, чернильница, гусиные перья, два потрепанных тома свода законов, графин с коньяком, несколько рюмок, ящик гаванских сигар и коробка фосфорных спичек.

За столом сидит судья. На нем нет ни горностаевой мантии, ни даже сюртука: из-за жары он решил слушать дело просто в рубашке. Вместо парика на голове у него сдвинутая набок панама, а в уголке рта с противоположной стороны лица словно для равновесия торчит наполовину выкуренная, наполовину сжеванная сигара.

Остальные стулья заняты людьми, костюмы которых ничего не говорят об их профессии. Это юристы, шериф и его помощник, комендант форта, полковой священник, доктор и несколько офицеров.

В стороне расположились еще двенадцать человек. Одни сидят на грубо сколоченной скамье, другие сидят или лежат на траве.

Это присяжные, которые так же обязательны для техасского суда, как и для английского, но в Техасе они гораздо более самостоятельны и не следуют слепо решению судьи, что слишком часто случается в Англии.

Вокруг судьи и присяжных теснится толпа, которую описать не так-то просто. Здесь охотничьи рубашки из оленьей кожи, куртки из одеял, хотя день выдался на редкость жаркий, белые полотняные блузы, а также грубые хлопчатобумажные рубашки из красной фланели и небеленого холста; драгунские, стрелковые, пехотные и артиллерийские мундиры — все сливается и смешивается в этом пестром собрании. Кое-где видны короткие куртки и широкие сомбреро мексиканцев.

В большинстве собраний внутренний круг состоит из избранных.

Но в этом собрании получилось наоборот. Местная аристократия расположилась по внешнему кругу. Дамы, разодетые в свои лучшие наряды, стоят в фургонах или же сидят в более изящных экипажах, устроившись достаточно высоко, чтобы иметь возможность видеть поверх голов мужчин. Их глаза устремлены не на судью — на него они бросают лишь мимолетные взгляды. Они смотрят на группу из трех человек, находящихся вблизи присяжных и не очень далеко от ствола дерева. Один из них сидит, двое стоят. Тот, который сидит, — обвиняемый; двое стоящих — стража.

Первоначально за это убийство предполагали судить не только Мориса Джеральда, но и Мигуэля Диаса с его товарищами и Фелима О'Нила.

Однако в процессе предварительного следствия мексиканец и его три приятеля доказали свое алиби [45] Алиби (лат.) — доказанное отсутствие обвиняемого на месте преступления во время его совершения. . Они признались, что перерядились индейцами. Этот факт был уже доказан, так что ничего другого им и не оставалось делать. Но они выдали все это за шутку. А так как было установлено, что все четверо были дома в ночь исчезновения Генри Пойндекстера, а Диас к тому же мертвецки пьян, то дальше их и не допрашивали.

Что же касается Фелима, то его не сочли нужным посадить на скамью подсудимых, так как считали, что он будет более полезен в качестве свидетеля.

Итак, на скамье подсудимых только один Морис Джеральд, который был известен большинству присутствующих как Морис-мустангер.

Только немногие из присутствующих лично знают обвиняемого. Но, с другой стороны, здесь мало людей, которые не слыхали о нем. Возможно, таких нет вовсе. Его имя стало широко известным недавно. До дуэли с Колхауном его знали только как хорошего охотника за лошадьми.

Все считали мустангера красивым, отважным юношей, любителем лошадей, всегда готовым оказать услугу хорошенькой девушке, добродушным и острым на язык, как большинство ирландцев.

Но ни в хорошем, ни в дурном он не доходил до крайностей. Его отвага редко бывала безрассудной, а разговоры не превращались в пустую болтовню. Его поведение было уравновешенным, так же сдержанна была и его речь, даже за стаканом вина, — качество, редкое среди ирландцев.

Никому не было известно, откуда он приехал, почему поселился в Техасе и избрал себе такое малопочтенное занятие.

Это казалось особенно странным для тех, кто знал, что он не только образован, но и прирожденный джентльмен, чему, впрочем, не придавали большого значения на границах Техаса, где сплошь и рядом потомственные аристократы из Франции и Англии в поте лица добывали свой хлеб.

К чему свидетельства о благородном происхождении, за исключением тех, на которые наложила свою печать сама природа? Таковы настроения этой далекой, молодой страны. Этой печатью прирожденного благородства отмечен Морис Джеральд. Вряд ли кто-нибудь мог принять его за глупца или за негодяя.