Александр Плотников - С прибоем на берег

До самого ближнего укрытия было восемьдесят миль пути, а с учетом дрейфа и того больше. Приходилось встречать шторм в открытом море.

Ветер налетел стремительно. Первые его порывы растрепали белые чалмы волн, швырнули на мостик тральщика ноздреватые клочья пены. Прямо на глазах вспухала белесая поверхность моря.

- Задраить наружные двери! Команде на палубу не выходить! - распорядился Потанин. По его сигналу весь отряд сбавил ход.

Скоро буро-зеленые валы стали окатывать тральщики по самые дымовые трубы. Потанин тревожно поглядывал на палубу, где пенные водовороты клокотали вокруг тральных буев и тележек с учебными минами: не сорвало бы чего-нибудь. Но крепления держали надежно, и Виктор Николаевич помянул про себя добрым словом помощника.

Даже на мостике чувствовалось, как сотрясается стальное тело тральщика. Машины работали на средний ход, а корабль едва выгребал против волны и ветра. Темные силуэты задних кораблей то поднимались высоко, то маячили далеко внизу. Но весь маленький отряд упорно держался на заданном курсе.

Разноголосая симфония шторма не испортила хорошего настроения Потанина. Она лишь раззадорила командира. Его уверенность передалась всему расчету главного командного поста.

- Радиограмма с концевого! - доложили из радиорубки. - Заклинило линии валов, потерял ход, крен достигает пятидесяти градусов.

- Право на борт! Обе машины - самый полный! - скомандовал Потанин.

- Почему изменили курс? - услышал он рядом недоуменный вопрос помощника, по боевой тревоге пришедшего на мостик.

- Концевой без хода. Будем брать на буксир. Готовьте швартовую команду.

Райкунов прильнул к рубочному стеклу.

- Восемь баллов… - прошептал он.

Потом, стоя уже на корме, возле тральной лебедки, помощник тревожно поглядывал то на мостик, то на огромные волны, которые несли им навстречу беспомощно пляшущий тральщик. Расстояние между кораблями сокращалось с каждой секундой, а Потанин не спешил отворачивать.

«Выйдет боком нам его лихость!» - сердито подумал помощник, но в этот момент Потанин застопорил ход корабля и, чуть подвернув, оказался рядом с аварийным тральщиком.

- Готовы принять буксир? - спросил в электромегафон Потанин.

- Попробуем! - откликнулись с концевого. Там тоже понимали, что допусти они промах -и упущенный трос может попасть под винты.

За проводник привязали буксир. Едва его приняли на концевом и он натянулся, как голос Потанина перекрыл шум волн:

- В корме! От конца! Берегись!!!

Толстая стальная струна со свистом рассекла воздух. Буксир лопнул, как прелая нитка.

- Готовьте сезальский! - распорядился Потанин. - Заводите его вдвое! На тральщике! - крикнул он в мегафон.- Отдайте якорь, вытравите несколько смычек якорь-цепи! Закрепите их на буксире!

Швартов, скрученный из прочного сезалевого волокна, выдержал. Якорь и часть якорь-цепи своей тяжестью сглаживали резкие рывки. Буксировщик дал ход, оба корабля начали разворачиваться навстречу волне.

Промокший до нитки помощник не пошел переодеваться. Он глядел на концевой тральщик и спрашивал себя: «Сумел бы я вот так же расчетливо и четко проделать сегодняшний маневр?» И отвечал, не кривя душой: «Нет».

А Потанин, внешне спокойно, измерял шагами рубку.

- Скорость чуть больше узла, - доложил штурман,- едва тащимся.

- Не беда, продержимся и так, - улыбнулся Потанин, - только бы выдержали буксиры.

Волнение отлегло, но в голове все еще стоял сумбур. Почему-то вдруг вспомнились Настя с Сережкой. Сердце тоскливо защемило: кажется, прошла целая вечность с тех пор, как они расстались. Решил сразу после возвращения вызвать их к себе телеграммой. Потом мысли стали более стройными. Виктор Николаевич начал придирчиво анализировать свои сегодняшние действия. Он понимал, что с него спросят за поломку одного из кораблей, может, будут и неприятности, и все же он был доволен собой.

Кто-то тронул его за плечо. Рядом стоил Райкунов.

- Разрешите сменить, товарищ командир? - сказал помощник. - Моя вахта. - И это «товарищ командир» прозвучало в его устах подчеркнуто уважительно.

Шторм продолжался. По-бурлацки натужно, наваливаясь на волну грудью, тральщик тянул буксир. А горизонт уже опоясывал синий обруч чистого неба.

Приказание получили ночью, когда подвахтенные безмятежно спали, предвкушая скорую встречу с близкими и не ведая того, что, проснувшись, будут очень далеко от дома.

- Руль право на борт! - хрипло пробурчал командир.

«Хандрит старикан, - подумал о нем штурман, - видать, и ему не в жилу новая вводная».

«Старикану» было сорок два года. Восемь последних лет он командовал спасателем «Посейдон». А пришел на судно молодым офицером еще в тот год, когда на стапеле приваривали к шпангоутам первые листы корпусной обшивки. Именно ему довелось получить в штабе дивизиона гербовую печать с номером вновь образованной воинской части.

Кадровики распорядились судьбой штурмана вопреки его желанию. После специальных классов он мечтал о новейшем ракетоносце, а его направили сюда, на доживающий свой век вспомогаш.

Старший лейтенант воспринял свое назначение на вспомогательное судно как личное несчастье и при первой же встрече выложил все командиру.

Тот спокойно выслушал его, а потом задал неожиданный вопрос:

- Вы слышали о капитане первого ранга Мальцеве?

Штурман недоуменно глянул на командира: «Глупо

спрашивать о том, о чем знает каждый матрос на флоте».

- Мальцев был первым штурманом «Посейдона»,- сказал командир, - а вы, Иванов, будете по счету седьмым.

«Иванов-седьмой! Можно лопнуть от гордости, - мысленно сыронизировал старший лейтенант. - Пусть хоть двадцатый, лишь бы не последний. Надо уходить отсюда во что бы то ни стало».

Командир молча оглядел штурмана с головы до ног.

- Я попрошу вас в таком виде на службу не приходить, - кивнул он на модные лакированные туфли старшего лейтенанта.

По щекам штурмана растеклись багровые пятна. Он всегда так предательски краснел и презирал себя за эту слабость.

В переводе на ракетоносец Иванову отказали наотрез. Но он не терял надежды.

Все на «Посейдоне» казалось ему шиворот-навыворот. Неделя тут не разделялась на рабочие и выходные дни. Приказание отдать швартовые могло поступить в любой час. Вот и в этот поход спасатель ушел 23 февраля, торопливо убрав флаги расцвечивания. А сейчас его неожиданно завернули назад в океан почти от самых проливов. Нет, никак не лежала у Иванова душа к этой странной посудине, широкой и тяжелой, как утюг.