Ольга Овчинникова - Автостопом до алтайского яка

Автостоп учит способности смиренно принимать любые обстоятельства и перемены, а также расслабленности и доверию ко Вселенной, – очень сложные уроки.

Утыкаюсь в шершавый ствол городской ивы, обняв её руками. Она мой проводник. У неё жёсткая и пыльная кора. На небе едва тускнеют единичные звёзды. Тоскливо вспоминаю о своём «племени», тех деревьях и том, густо усыпанном звёздами небе. Так иногда запланированные вписки оказываются хуже любых ожиданий. И наоборот.

Синим мягким светом горит салон одной из машин. Окно приоткрыто. Подхожу. Внутри мужчина слушает музыку.

– Простите, – обращаюсь к нему. – А где здесь можно купить сигареты?

Курю я только в экстренных случаях, таких, как этот. Мужчина показывает мне в сторону магазина, тут же отдаёт свою пачку сигарет и испуганно уезжает.

Сижу на поребрике и курю, одну за другой. Зачётно вышло, ничего не скажешь, «внезапно», называется. Хоть палатку раскладывай на газоне. Только она сломана, кстати, не забыла? Впадаю в отчаяние. Интернета нет, потому что зарядка на телефоне села. К тому же есть очень хочется и спать. Живот уже режет от голода и курения натощак.

Неподалёку обнаруживаю дверь в какое-то одноэтажное помещение, захожу внутрь через узкую дверь. Никого, только синие от сумерек стены и одинокий стул в углу. Холодно. Снимаю рюкзак, сажусь на корточки и приваливаюсь к стене спиной. Мне бы тоже не помешал энергетик… Похоже, ночевать придётся здесь. Падаю в чуткий сон.

Маленькая тёплая уютная баня. Хорошо. Слегка потрескивают прогорающие угли внутри кирпичной закопчённой печки. Горячий воздух медленно вливается в лёгкие. Сижу на верхней тёплой полке. Пар оседает на влажной коже и стекает струйками солёного пота вниз. Под низким потолком тускло светит лампочка.

Вдруг в баню кто-то входит, – громко хлопает дверь. Вздрагиваю. Ледяная кровь взрывается фонтаном брызг где-то возле сердца.

– Где ты тут, с-с-с-сука? – хрипящий мужской голос ввергает в оглушительную панику.

Вторая дверь распахивается, огромный чёрный силуэт заполняет дверной проём и приближается ко мне. От ужаса не могу даже кричать, зажмуриваюсь, сжавшись в комок.

Стальная рука хватает меня за волосы, стаскивает на пол, и я получаю мощный пинок снизу, в подбородок. Распластываюсь на холодеющем скользком полу. Свет гаснет.

– Тварь, – коротко констатирует мучитель.

Он сильно пьян. Мощной пятернёй хватает меня за шею сзади и трясёт, словно щенка. Позвонки отдаются звонкой болью.

Отбиваюсь кулаками:

– Пусти! Пусти меня!

Пытаюсь встать, лихорадочно думая, как сбежать. Мощная ладонь ложится на моё лицо и с силой толкает: падаю спиной назад, при этом поскальзываюсь на мокром полу и приземляюсь у стены, собрав лопатками жёсткие выпуклости брусьев. Шампуни, стоящие на полу, с грохотом разлетаются в стороны.

– Убью, – с тупым решением заключает мужчина и начинает двигаться в мою сторону, скинув телогрейку прямо на мокрый пол. Взгляд безумный.

Кидаюсь к белому проёму двери, пытаясь проскочить сбоку. С коротким матом он ловит меня за волосы, закручивает их на руку и после этого тащит наружу, на белый снег, мимо порогов и предбанника. Бьюсь коленками, отчаянно сопротивляясь. Он бьёт меня кулаком по лицу, разбивает губу. Горячая кровь солонит язык, капает на деревянный пол, а затем на сияющий жемчужным белым светом снег. Грубый наст скользит под ногами, добавляя острой холодной боли.

Жертвуя волосами, вырываюсь из цепкой хватки и бегу в дом. Падаю, встаю, снова падаю. Руки и колени в ссадинах. Он сзади, пыхтит и догоняет. Вскакиваю. В дом мы попадаем практически одновременно: он пытается схватить меня, но я голая и скользкая, словно рыба.

На ходу он вытаскивает из брюк широкий сухой ремень, один вид которого устрашает. И с ходу опускает его на меня, вложившись всем телом в удар. Звонкий щелчок оглушающей болью бьёт по коже подобно электрическому разряду: ремень попадает жёстким каменным ребром.

– А-а-а! Больно! – кричу я, начиная корчиться и закрываться руками.

Следующий удар приходится по телу и пальцам. Боль, такая же сильная, как предыдущая, разносится по телу шокирующим потоком.

– БОЛЬНО! – в полный голос кричу снова, отползая всё дальше по холодному деревянному полу.

Точные удары сыплются методично и хлёстко, один за другим. Пять, шесть… Каждый из них накрывает предыдущий всё новой порцией боли за гранью физической. Остаётся только кричать. Вскоре мои крики из звонких превращаются в хриплые и переходят в животный ужас. Громко и безостановочно я кричу «А-а-а!» каким-то чужим низким басом, и потом начинается кашель, будто кто-то отвратительный, мерзкий и чёрный пытается вылезти изнутри меня наружу. Этот кашель похож на рвоту, меня крючит и катает по полу, живот сводит мощными спазмами, а ремень продолжает опускаться снова и снова, оставляя жгучие полосы на теле. Под его ударами, на локтях и коленях ползаю на полу. За что же? За что?

От бесконечных ударов вскоре боль притупляется: слышу только звук от попадания сухого кожаного ремня по телу.

Мне надо на кухню.

Там на столе лежит нож: большой, длинный, острый. Заточенный на станке.

Я встаю на ноги и рывком порываюсь на кухню. Нож – вот он, на столе. Едва успеваю накрыть его чёрную рукоятку ладонью, порываясь взять, но мужчина опережает меня, отталкивая. От этого со звонким грохотом нож летит на пол, глубоко чиркнув меня по пальцам.

…А он хватает меня за горло. Я вижу пьяные мутные немигающие глаза, карие и глубокие, словно космос, и при этом он меня душит. Хрящи на шее хрустят в его ладони, безуспешно хватаю воздух ртом, пытаясь разжать стальную хватку своими скользкими от крови пальцами. Где-то у висков рождается глубокая синяя боль, уносящая в беспамятство, и я оседаю вниз. Мне нужен вдох. Хотя бы один. Срочно. Вдох. Пожалуйста. Только один!

Тяжело оседаю на пол, и, отпускаемая, тыкаюсь лицом в пол.

– Сучка, – смачно констатирует мужчина, поддав ногой в мягкий голый живот и, схватив за волосы, пытается перевернуть лицом вверх. – Сосать у меня будешь.

Другой рукой он пытается расстегнуть ширинку, путаясь в пуговицах.

…Вдо-о-о-ох! Он получается хриплый и громкий. Откашливаюсь до пустой рвоты, выпучив глаза. Боль разливается тёплым приятием, похожим на горячую кровь, шумящую в венах, после чего исчезает. Я становлюсь неуязвимой, потому что дальше уже не больно. Абсолютное принятие боли и тотальная неуязвимость.

Я подбираю лежащий рядом нож и прижимаю его к себе. Соберись же, детка…

Терять. Нечего.

Словно пружина, я вырываюсь и отпрыгиваю в сторону, но мужчина настигает меня. Штаны спущены и от этого он спотыкается, падая на четвереньки, после чего в неуклюжей погоне пытается подмять меня, навалившись сверху.