Александр Кердан - Звёздная метка

– …так вот наши мужики отловили третьего дни огромного сома, в полтора человеческого росту. Едва смогли его вшестером на берег выволочь, а на телегу так и не подняли, покуда на десять частей не изрубили. А когда рубили-то, два топора сломали…

– …нынче в моде, сказывают, тафтица и бархат и чтобы рюшей поболее…

– …рюши уже не носят! Что это такое вы, сестрица, говорите?.. Мне одна модистка парижский журнал показывала, так там сейчас…

Панчулидзев, желая поскорей получить письмо, с трудом дождался конца обеда.

Выпив чаю, Михаил пошёл на веранду курить, сестры отправились прогуляться в сад. Наталья Григорьевна, прежде чем присоединиться к ним, вынесла из кабинета синий конверт, запечатанный сургучной печатью.

– Ники гостил у меня этим летом, перед тем как получить назначение, – заметив, удивление на лице Панчулидзева, удивилась они в свою очередь: – Как, вы ничего не знаете? Ники очень повезло. Он назначен помощником российского поверенного в Вашингтоне, с чином обер-секретаря Министерства иностранных дел… Вы же понимаете, что это за чин, князь Георгий?

Мамонтова не скрывала гордости за сына.

Панчулидзев почувствовал лёгкий укол зависти и тут же устыдился этого.

– О, да, понимаю – седьмой класс… Ваше высокоблагородие. Подумать только: наш Николай уже «ваше вы-со-ко-бла-го-ро-дие»… – с расстановкой произнёс он. – Поздравляю вас, дорогая Наталья Григорьевна с таким сыном!

Мамонтова заметила мгновенные перемены на его лице и сказала, словно извиняясь:

– Да-да, я сама удивлена: это очень неожиданное и почётное назначение для столь молодого чиновника… Впрочем, должно быть, Ники сам обо всём написал. Он очень просил меня передать вам письмо лично в руки, как только вы появитесь у нас. Примите, пожалуйста, – она протянула конверт.

Панчулидзев взял письмо. Мамонтова на мгновение задержалась, словно ждала, когда он вскроет его. Однако благородное воспитание одержало верх над материнским любопытством. Она улыбнулась и через открытую веранду прошла в сад.

Панчулидзев вскрыл конверт и прочёл:

«Любезный друг, милый князь Георгий Александрович! Я взламываю печать молчания и пишу к тебе. Ты, верно, уж и не ждёшь от меня письма. Возможно, его и не было бы вовсе, кабы не обстоятельства, о коих сообщу ниже…

Мы, кажется, не видались с тобой лет пять, а будто вечность прошла. Многое случилось в моей жизни. Полагаю, и в твоей судьбе, любезный сердцу моему Георгий, перемен произошло немало…»

Панчулидзев перевёл дух и снова уткнулся в письмо:

«Конечно, многое мог бы рассказать при встрече, но, боюсь, в ближайшее время она будет невозможна. На днях я получил новое назначение и вскоре отправлюсь в Северо-Американские Соединённые Штаты. Буду служить в дипломатической миссии в Вашингтоне, помощником тамошнего поверенного – барона Стекля. Мне должно бы радоваться сему обстоятельству, ведь исполняется заветная мечта – побывать за океаном, увидеть страну индейцев, золотоискателей и пионеров… Но я уезжаю из России с тяжёлым сердцем и каким-то недобрым предчувствием. Скажу одно: я, сам того не желая, оказался втянутым в одну дурно пахнущую историю. Как выйти из неё, пока не ведаю. Думаю, mon ami [12] Mon ami – мой друг (франц.) . , вскоре может потребоваться твоя помощь… Как оказалось, положиться мне не на кого, кроме тебя да ещё двух-трёх людей, которым доверяю… Ты сумеешь куда больше узнать от графини Радзинской, в Санкт-Петербурге, на Большой Морской. Покажи ей условный знак. Его ты отыщешь в нашем старом тайнике. Помнишь стоянку вождя делаваров? Не сочти меня, князь, мистификатором, впавшим в детство. Это всего лишь предосторожность, вызванная необходимостью. Прошу, доверяй лишь тем, у кого будет такой же знак, как тот, что оставляю тебе. И ещё, прошу, прочтя письмо, уничтожь его немедленно. Vale! [13] Vale – прощай (лат.) . Прощай и молись за меня и за Россию! Твой Николай Мамонтов».

Письмо взволновало Панчулидзева: «Экими загадками ты говоришь, мегобари [14] Мегобари – друг (груз.) . … Что такое могло с тобой приключиться и чем я – отчисленный студент – могу помочь тебе, помощнику посланника, в твоём американском далеке?..»

Панчулидзев свернул письмо и спрятал в карман сюртука: «Что хотел сказать этим письмом Николай? Что за графиня Радзинская, которая должна мне поведать что-то тайное?..» – терялся в догадках Панчулидзев.

Однако письмо призывало к действию. Надо было найти знак, о котором писал Николай. Панчулидзев, конечно, помнил их детские игры в индейцев… Они устраивали шалаши, наподобие вигвамов, раскрашивали лица охрой, стреляя в галок и ворон из самодельных луков… Устраивали тайники в укромных уголках родительских имений… Но о каком из тайников идёт речь в письме?

Он вышел в сад и пошёл по яблоневой аллее, шурша опавшими листьями. Там, где сад переходил в заброшенный парк, он едва не столкнулся с сёстрами и Натальей Григорьевной. Они о чём-то оживлённо разговаривали. Панчулидзев свернул на боковую аллею и осторожно обошёл дам, стараясь не выдать себя. Всё это напомнило ему игры в индейцев, когда они учились ходить бесшумно, ступая с пятки на носок и выворачивая стопы внутрь, как это делали краснокожие разведчики.

Он уже знал, куда идёт. В дальнем углу парка, на берегу пруда, росла раскидистая ветла с изогнутым и корявым стволом. Под ней когда-то они с Николаем построили «вигвам вождя делаваров», а в дупле ветлы соорудили тайник, о котором никто не знал.

Он без труда добрался до цели. Пруд зарос камышом. Только в центре виднелось потемневшее зеркало воды. И ветла показалась Панчулидзеву не такой раскидистой, как прежде. А вот дупло, служившее тайником, сделалось шире. Панчулидзев без труда просунул в него руку и извлёк спичечный коробок.

В коробке находился кусочек шкуры какого-то животного. На мездре синей краской была нарисована звезда с острыми и неровными лучами. Он вспомнил: именно так промысловики Российско-Американской компании помечают шкурки морского бобра – калана… Об этом они когда-то читали с Николаем в записках побывавшего в Америке купца Кирилла Хлебникова.

Звёздная метка – вот так пароль!

О Русско-Американской компании Панчулидзеву вскоре довелось услышать во время семейного совета, главной темой которого стало родительское наследство. Панчулидзев заранее содрогался от мысли, что придётся обсуждать этот вопрос с братом и сёстрами, зная, скольких, некогда дружных, родственников навеки рассорили имущественные дрязги.

Всё прошло, к его радости, гладко. Брат и сёстры были взаимно предупредительны и уступчивы. Единодушно решили, что продажей имения займётся Михаил, по долгу службы хорошо знающий всех откупщиков в уезде. У него же в доме будет доживать свой век Фрол. Михаил обязался, сразу же по продаже Лопуховки, выплатить сёстрам и Георгию их долю в наследстве, а до той поры пообещал ежемесячно пересылать младшему брату необходимый пенсион для проживания в столице. Так сказать, в счёт его будущей доли.