Александр Кердан - Звёздная метка

Мысли о том, сколь непрост был путь трагического известия к нему, как ни странно, придали Панчулидзеву сил. Он собрал необходимые для дороги вещи. Известил Громову, что уезжает по семейным обстоятельствам, сохраняя квартиру за собой. Необходимые деньги у него были в наличии. Но Громова, узнав о причинах его отъезда, заохала, всплакнула и наотрез отказалась взять задаток, пообещав, что будет ждать такого достойного квартиранта, сколько бы ни потребовалось. Панчулидзев поблагодарил её, откланялся и отправился на Николаевский вокзал.

В кассе купил билет до Москвы и через полупустой зал прошёл на перрон. Вдохнул горький, пропахший дымом, железом и мазутом воздух.

Синий вагон второго класса оказался справа от входа в вокзал.

Бодрый, молодцеватого вида кондуктор, посмотрев билет, проводил Панчулидзева в купе. Панчулидзев уселся на жёсткий диван, обтянутый новой, дурно пахнущей кожей, и стал смотреть в окно, мечтая об одном – чтобы у него не оказалось попутчиков.

По перрону мимо него в сторону вагонов первого класса прошла разряженная барыня в сопровождении лакея в ливрее с позументами, следом, сгибаясь под тяжестью багажа, просеменил артельщик [11] Артельщик – носильщик. . Прошёл железнодорожный служитель с недовольным, перекошенным лицом, в форменной фуражке, из-под которой торчали грязные спутанные космы. Он то и дело нагибался к колёсам и стучал по ним молоточком на длинной рукояти. Металлический стук всякий раз отзывался в сердце Панчулидзева тупой болью. Наконец колокол ударил третий раз, засвистел кондуктор, взвизгнул паровик и состав тронулся.

Как раз в этот момент в купе вошёл пожилой толстый господин в импозантном котелке, только входившем в моду. Он сухо поздоровался с Панчулидзевым и уселся напротив, развернув газету, всем видом, показывая что к разговорам не расположен. Это обстоятельство несколько успокоило Панчулидзева, и он снова уставился в окно.

Вагон, равномерно вздрагивая на стыках рельсов, прокатился мимо платформы, водокачки, серых привокзальных строений, мимо стоящих в тупике других вагонов: жёлтых, синих, зелёных…

Вскоре из-за туч показалось солнце. Оно высветило купе и золотые перелески, убранные поля за окном. Покачивание вагона постепенно сделалось плавным, стук колес – ритмичным. Панчулидзев вскоре забыл о попутчике и стал думать о своём.

…Вспомнилась мать при их последней встрече. Седые, волнистые волосы Варвары Ивановны были аккуратно уложены, серые глаза молодо улыбались. Совсем как на портрете, висевшем у них в гостиной.

В молодости Варвара Ивановна, урождённая Лопухова, была настоящей красавицей: статная, чернобровая, с открытым высоким челом и припухлыми губами. Своими девичьими прелестями пленила она гусарского штаб-ротмистра князя Александра Автандиловича Панчулидзева, приехавшего погостить к сослуживцу и соседу Лопуховых – Василию Григорьевичу Дурасову.

Варвара Ивановна была дружна с сестрой Василия – Натальей, они вместе учились в пансионе благородных девиц.

Князь Александр Панчулидзев был по-военному напорист и прямодушен. Через неделю он попросил руки Варвары Ивановны у её матушки, Екатерины Павловны, несколько лет назад овдовевшей, сразу сникшей, постаревшей и потерявшей всякую надежду устроить счастье дочери. Княжеский титул и гусарский мундир Александра Панчулидзева показались Екатерине Ивановне воплощением всех мечтаний, и она ответила Панчулидзеву согласием, не особенно интересуясь мнением дочери на сей счёт. И хотя сердце Варвары Ивановны уже давно было отдано Василию Дурасову, она, воспитанная в старых традициях, не дерзнула ослушаться материнской воли.

Жизнь с мужем у Варвары Ивановны не задалась. За десять совместно прожитых лет она так и не смогла полюбить его. Однако, подобно пушкинской Татьяне, была князю верною супругой и добродетельной матерью их четырём детям. Вроде бы и поводов для ревности у князя Александра не было. Предмет молодой страсти Варвары Ивановны, Василий Дурасов, сразу после их свадьбы уехал на Кавказскую линию, где через год погиб в бою, усмиряя восставшее осетинское селение. Известие о гибели бывшего возлюбленного Варвара Ивановна перенесла на удивление спокойно, ничем не выдала своих чувств. Но князь Александр имел натуру горделивую, пылкую и не мог не заметить, что молодая жена холодна с ним. Он пристрастился к вину и карточной игре, часто и надолго пропадал из дома – кутил в Аткарске и Саратове. Варваре Ивановне приходилось не однажды посылать верного Фрола на поиски барина, а то и выкупать его долговые расписки. Когда Георгию исполнилось шесть лет, отец и вовсе не вернулся. В уездном дворянском собрании он сел понтировать с шайкой шулеров, схватил одного из них, отставного поручика, за руку – с картой в рукаве. Панчулидзев тут же вызвал мошенника на дуэль и был смертельно ранен в поединке.

На похороны, щадя нежную детскую душу, Георгия не взяли, а подробности смерти отца ему стали известны только недавно. Ни брат, ни сёстры, ни бабушка с ним об отце не заговаривали.

Мать обо всём впервые рассказала князю Георгию при их последнем свидании. Её откровения привели его в замешательство: прежде она никогда не говорила об их непростой жизни с отцом. Георгий запомнил отца добрым и весёлым человеком, да и после случившейся трагедии в семье о нём вспоминали всегда с пиететом. Новые подробности жизни родителей никак не укладывались в рамки созданного однажды в его воображении образа родительского семейного счастья.

Всю дорогу до Москвы, занявшую почти девятнадцать часов, он не раз возвращался к этому разговору с матерью, но так и не смог понять, по какой причине, для чего именно она решила рассказать всё это.

Родительский дом в Лопуховке стал как будто приземистее и неказистее. На этот раз он встретил Панчулидзева как чужого. На звук колокольцев почтовой кибитки никто не вышел встречать на крыльцо с обшарпанными деревянными колоннами.

Панчулидзев расплатился с ямщиком и отпустил его. Дёрнул за верёвку дверного колокольчика. Колокольчик глухо звякнул, и верёвка оборвалась.

После долгого стука в дверь и в окна прихожей наконец раздались шаркающие шаги. Щёлкнул засов. Опираясь на дверную ручку, на пороге возник заспанный, согбенный старик в полинялой рубахе – верный Фрол. Он давно уже получил от Варвары Ивановны вольную, но остался при своей хозяйке. Старик, подслеповато щурясь, всматривался в лицо Панчулидзева, не узнавая, а когда узнал, по-бабьи всплеснул руками и заохал:

– Ой, князюшко Георгий Александрович, уж ты ли это, родимчик наш? Слава Господу и Пресвятой Богородице, приехал, гостюшко дорогой… А матушку нашу Варвару Ивановну, царство ей небесное, почитай как седьмицу ужо проводили… Всё ждали твою милость… И дождались, слава тебе Господи…