Viktoria Pressman - Путем звезд

Навстречу шли 2 женщины. Я достала Кафку, Америка, книгу, купленную в Праге, и стала пытаться читать. Женщины прошли мимо, мило улыбаясь. Наутро я побрела к станции, где работал самый гордый своей профессией станционный смотритель, он крутил какие-то ручки, колесики на огромном пульте. Этакий властелин рельсов. Если бы не маленькая проселочная станция, я бы подумала, что он управляет всей системой железных дорог Словении. Я поинтересовалась когда приедет мой поезд. Денег у меня не было, и я помахала перед лицом контролера кредиткой, а он сказал, что кредитки не принимают. «Я и так знаю, что кредитки не принимают. На этой карточке нет денег…» подумала я. Сойдя на какой-то неизвестной мне станции, я решила идти гулять и побрела вдоль рельсов по направлению к югу. Несколько попуток подвезли меня к городку Челье. Кришнаит Йоже купил мне еду и пристроил на ночлег к своему другу альпинисту Мите. Они мои ближние. Мы вместе поднялись в горы, потом Митя рассказывал про свои путешествия по Индии. Мы пили домашнее вино от падре, мама накрывала на стол. На следующий день она довезла меня до вокзала и купила билет до Любляны. Мы прощались почти что со слезами.

Иногда в нашу жизнь внедряются инородные системы: банковско-кредитные, огороженные автобаны, говномешалки вместо чистых рек, но ничто не должно омрачать нашу радость. Лишь только может плачущая женщина на соседнем сиденье автобуса, которую провожал мужчина с лицом после бессонной ночи, и они так долго смотрели друг другу в глаза. Автобус тронулся, и женщина заплакала. Её лебединая песня, её последняя любовь. Ей за 50, у него семья, у нее взрослый сын. Ничего изменить нельзя. Подошел билетер-контролер, а она не могла выговорить пункт своего назначения, по ее щекам текли слезы. «Дубровник», наконец неуверенно промолвила она. «Задар», – сказала я. «Hvala», – ответил билетер.

Митя стоял перед глазами. Пьер Ришар, Паганель и Серж в одном флаконе. Рассеянность, невинность, кудри, очки, голубые глаза.

С утра, проспав пару часов на маленьком клочке берега на окраине Задара, я шла с рюкзаком на юг по улице Karma, was stuck в индустриальной зоне. Наконец, вот оно, преддверие открытого моря, чистенький пляж. Пестрые Адриатические ящерки, изогнувшись на белых камнях, слушают пение птиц и жужжание газонокосилки. Я жую крекеры в форме сердечек и думаю об Иове многострадальном и о том, что наверное надо перестать все время тянуть себя за волосы – я ведь стала тем, кем когда-то мечтала стать: путешественником. Ночью в Задаре я встретила своего любимого Хичкока. Он смотрел на меня с плаката, на котором было написано о том, что в Задаре самые красивые закаты. Хичкок был здесь и наблюдал закат в 1964 году. После Хичкока я видела «огнегривого льва» с крыльями над аркой ворот старого города, кричащих пьяных подростков, узкие улицы, ставни, византийского стиля церковь, статую голого мужчины в шарфе с ракушкой, сидящего на берегу. «Вот оно счастье, вот оно море…»

Вдруг, после долгого молчания скажу я: «Отче мой… Ты и прибой, ты и огонь. Ты радость, ты покой.» Терпением спасайте души ваши. Ожидание учит терпению, которого у меня нет. Опять без копейки. Живу в кредит в чешском кемпинге у Ванды Тенглеровой. Сегодня подобрала черствый хлеб на обочине, ела вишню, нарвала дикий чеснок. Еще осталась картошка, купленная на 2 последние монеты. От голода и томительного ожидания спасает физическая нагрузка. Я рванула на старом велосипеде в город Биоград, километрах в 25 под палящим солнцем на пустой желудок. Вернее желудок, набитый вишней. Вечером, на закате, уже дома, в кемпинге, ела вкусный ужин: жареный, до этого вымытый в морской воде хлеб, картошка и дикий ядреный чеснок. «Не хлебом соленым жив человек, но всяким словом…». «В поте лица будете добывать хлеб свой.» Голод, как ни крути, напоминает о себе, от него никак не отмахаться. Вспомнились люди, просящие подаяние, роющиеся в помойках. Многодневный голод подтолкнет к чему угодно. Голод и холод – главные враги нищих и бездомных.

Я закрываю двери от свежего ветра, я прячу его в чемодан. Он пробивается волнами, затекая в щели, пытается прорвать по швам старый дом. Я не даю пробиться сквозь двери быстрому небу. Мой хлам застилает пути-дороги. Когда придет день, и я открою все настежь, страх уйдет на запад, и взойдет солнце во всей своей первозданной красе.

Путь на юг. В сторону Дубровника, чтобы оттуда сесть на корабль в Бари, Италию. Делаю промежуточные остановки. Остров с еврейским названием Пашман. Неприметное местечко, с одним красивым песчаным пляжем и кемпингом, куда я поселяюсь ночью. Проснувшись на утро в своем спальном мешке, я обнаруживаю вокруг скопление старческих голых задниц. Это нудистский кемпинг, который я назвала кемпингом «Старый голый зад». Я сбегаю из кемпинга и двигаюсь на континент.

Остров Брач, жемчужина, Золотая Коса. Снимаю комнату на одну ночь на Ёбовой улице у хромого дедушки. Переспрашиваю у него, – «Жобова стрит?», а он смеется, видимо «жобова» на хорватском звучит смешнее, чем Ёбова. Последнюю ночь в Хорватии пою песни под гитару на пляже с каким-то местным юродивым, живущим в заброшенном отеле и прекрасным Антонио. Мы сидим втроем, голые, на берегу и поем Нину Симон и Джими Хендрикса, запивая все это крепким Dalmatian Wine. Юродивый дарит мне картину, крест в огне. Эту картину позже я сознательно оставляю в своем домике, собранном детьми из бревен на пляжах Тосканы.

Рим – мертвый город. Но вот, вдруг, оживают эти мертвые камни, дыханием духа. Аппиева дорога, здесь ступали ноги апостолов и первых мучеников. Здесь Петр спросил Христа «Камо грядеши», que vadis?». Здесь не успеть, здесь пострадать, хоть немного. Здесь поболеть, льется к рассвету дорога. Маленький крест, сотканный из одиночества. Пустые руки и карманы, и ветер где-то рядом, старый друг. Здесь оживают истуканы. И без тебя моя судьба идет, куда укажет первая звезда. Идет куда зовет парящее искрящееся небо.

Все кажется таким забытым, таким родным, таким далеким. Медленно опустился вечер. Зажглись фонари моей любви. «Ты знаешь, Господи, я никогда не хотела быть кем-то другим. Я всегда любила Тебя. Как вечно отрекающийся Петр, как последняя дрянь». И текут слезы, – то ли от раскаянья, то ли от любви. Мы чаще одиноки с близкими, с родными. Я чувствую общность со спящими на скамьях, с задумчивыми, с одинокими. С ними мне не так одиноко.

Святая Жанна Д’Арк молитвенно сложила руки и устремила глаза в небо. Едет повозка вдоль Авентина. Кучер говорит по мобильному телефону. Лошадь какает на мостовую, кучер с совочком и метлой убирает помет. В японском суши-баре итальянцы кушают суши. В пиццерии японцы режут пиццу острым ножом.

Читать дальше