Viktoria Pressman - Путем звезд

Тоскана – нежность молочного заката. Сложенные зонтики на фоне неба. Любовь живет в моем сердце. Летят самолеты, маленькие и большие. Волны шуршат, маленькие и большие. Я сижу в хижине без крыши. Дети любят заходить сюда. На окраину. Сны выходят наружу как вечные странники. Ночью я жгу костер на самой кромке воды. Волны нежно касаются огня, он немного шипит, но не гаснет. Взаимодействие стихий, алхимия в действии.

Возвращаюсь той же дорогой, но не совсем. Все вены как реки впадают в тебя, Рим – вечный – мертвый город, все мои вены в тебе, любовь моя. Я ем хлеб, который стоит столько же сколько вино.

Мое сердце осталось в Неаполе. Навсегда, я стала грязью этих улиц, мусором этих дорог. Этими лицами, этим бельём. Этой неприкрытой жизнью. Этим обнаженным горячим счастьем.

Плаваю в озерах итальянской Швейцарии. В отдалении горы, – мохнатые зеленые животные. Опять двойник, – промелькнул и исчез словно тень. (Она была в ластах. Много курила и плавала). Что-то у кого-то в этой жизни неизменно: работа, секс, еда. Иногда алкоголь наркотики, рок-н-ролл. Иногда хлеб и вода. Иногда тишина. ТЧК. Заземленье.

ГЕНУЯ

На ступеньках, в тени, тихо, слившись с домами, не нарушая тишину райских улиц, сидели женщины со сломанными крыльями. Они ничего не ждут, в их глазах забытая боль. Ко мне пришел голубь без одного крыла, хромой, беспалый. Я кормила его плесневелым хлебом. Он глотал крупные куски сразу. А потом сидел тихо рядом, тяжело вздыхая и моргая круглыми своими глазами. Позабывший страх инвалид.

Все берега наполнены тобой. Когда спадет жара, увидимся, быть может. Я коротаю время, иногда слушаю птиц, наблюдаю за детьми, считаю волны, собираю камни. Сегодня начали падать звезды. Миру нужна конкретика, а конкретики нет. Есть волны, приходящие по полутонам. Только не знаю, вверх или вниз. Не могу освободиться от назойливых как мухи желаний: еда, питье, мысли о тебе.

Господи, здесь собралось несколько людей. И мы все attached to each other. Though, we are hidden. Lonely, unhappy. Lonely. It’s like that. May be, speak like that……………………….

Shit………………………………………………………………………………………………………………………………

Везет в корзинке нищий жизнь свою. Он вечный странник. Ему некуда идти.

И даже среди этой разрухи и явных признаков войны люди продолжают создавать для себя иллюзию беспечности и комфорта. И это пир во время чумы. Все это – пир во время чумы.

Афинское метро – пойдешь направо – Св. Антоний, налево – Св. Дмитрий. Выбирай. Где-то посередине – корпус кристи, брошенные дома, новый космос, 25% безработицы, горы мусора и бродячие коты. Докопаться до Византии, такие родные греки. Мы все «кланяемся Солнцу Правды» и «Тебе вемы с высоты востока»..

Проходя поздним вечером по улице Сократа, я наблюдала грязь. На меня из окон гостиницы «Мечта Икс» смотрело бледное, похожее на маску лицо старой куклы – уставшей продажной женщины. Освещенное полной Луной, неподвижное и ко всему равнодушное, оно олицетворяло восковую правду ночной жизни полуразрушенных Афин. Кто-то нарисовал черную маску на глазах Афины Паллады. Боги древнего Олимпа закрыли глаза. Люди спят и видят сны с широко закрытыми глазами.

Когда луна была молодой, Шива мун на грани дня, уходящего в ночь, на грани солнца, утопающего в море, ножа, пронзающего сердце ярким светом откровения, в это мгновение я сидела на берегу Эгейского моря, за спиной шумели бунтари, беспечные люди наблюдали закат. Греция олицетворяла собой обнажившуюся донельзя правду закатившейся Европы. Та, что породила Европейскую цивилизацию, приняла удар на себя. Нитью горя, деструкции и ада проходила в моей душе мысль, вызванная известием о смерти близкой подруги. Агия марина. Ее звали Марина, она умерла в Лос-Анджелесе. Так неожиданно. От алкоголизма. Отказала печень. Не успели сделать переливание крови… Ее извечная тоска, морская марина, единственная избалованная дочь еврейской семьи. Дитя, не сумевшее справиться с ударами судьбы, родители, отвернувшиеся от ребенка, когда он перестал быть золотым и разрушил их мечты. Грецию объяла тишина – не слышно звуков музыки. Заснули музы, вино горчит, рушатся древние статуи, и бродит одетый с иголочки старик с легкой щетиной и пеленой застарелой грусти на высохших глазах.

Старуха сидит на скамейке детской площадки в окружении тюков и сумок – видно это все, что осталось от ее накоплений и нажитого имущества. Она – сухая, седая, смотрит вдаль на море или просто быть может смотрит в никуда, – смесь безучастности и анестезии, когда слишком много боли и душа включает терапию апатии…

Сочетание запаха старого лампадного масла и копоти икон, с которых давно не вытирали пыль и которых давно не касалось тепло человеческих сердец, создает ощущение густой насыщенной старины. Заброшенный колумбарий. Мерзость запустения. Королевский дворец из Маугли стал достоянием диких обезьян и скрывает свою былую красоту под лианами и пальмами. Джунгли времени, поглотившие царские покои. Вот, кафе, за соседним столиком сидит худой горбун из Роттердама в очках, так аппетитно курит. Сумасшедшая молодая гречанка пытается выпустить из клетки птичку, а птичка не дается. Она боится свободы. Адаму и Еве было мало рая… Им было его недостаточно.

Получается так, что я все время на своем пути вижу разбросанные зерна граната. Гранат – как подтверждение верности пути. «Се, Сатана сказал» разбрасывать вас как зерна граната.. Метеоры – метеоритный дождь. Горы дружат с небом. Колокольчики коз и коров звенят как колокола. Слова молитвы затихают под натиском заполненного до краев любовью Бога покоя и безмолвия.

Расстановка сил в лагере – кто мой ближний? Действующие лица – буддистка из греческой ортодоксальной семьи – Элина, подбирает меня на машине, делает огромный крюк, чтобы подвезти меня поближе к автостанции; старый дед Ставрос – порно-вуду шаман, живущий в домике без электричества у самого синего моря, с собакой, примусом и апельсиновыми деревьями. В его маленьком домике на стенах вырезки из порно журналов, фото его бабушки в молитвенной позе, Иисус Христос с мерцающими разноцветными лампочками, несколько икон. Мы пьем кофе, он дарит мне апельсины, улыбку и надежду, что все будет хорошо, и дает в дорогу Фервекс, тк у меня температура. Пара влюбленных молодых – он – едет на учебу на Крит, они снимают комнату в Афинах где-то в Гази. Ее зовут Эмма. Эмма звонила маме – мама отказала помочь мне с билетом. Я ничего у них не просила. Они увидели, что я не могу купить билет, тк карточки не принимают, а снять такую небольшую сумму из банкомата невозможно. Он выгребает последние деньги, они покупают мне билет. Я хочу подарить им очки, но они отказываются. Мы тепло прощаемся. Есть еще скептики – сторонние наблюдатели и уходящие вдаль вершины гор, утопающие в закатной дымке. У меня в руках гранат, который я нашла на ступенях Храма Преображения, недалеко от автостанции, на Пелопоннесе.