Сергей Сокуров - Сказания древа КОРЪ

В летний день 1814 года дозорные на звоннице церкви Св. Георгия оповестили плужан особым звоном колокола о приближении к селению с востока двух верховых. Двигались они не дорогой через Никшич, а тропой из Крстака. Мужчины высыпали за околицу. Запестрело куртками, короткими шароварами, чулками. У каждого на голове капа, на ногах кожаные опанки. Все при оружии. Конная пара неизвестных им не страшна, но так здесь положено мужчине выходить из дому на глаза чужих. Даже священники носят под ризами мирское платье, за поясом – кинжалы и пистолеты.

За ворота своих дворов вышли женщины в чёрном. Среди них выделялись тревожным выражением тёмных глаз жёны Александра и Петра Каракоричей. Другие замужние женщины или уже дождались своих мужчин, уходивших на чужие войны, или получили весть о их гибели. Только род Каракоричей был в неведении. И вот с верха башни раздались голоса:

– Так это наши! На церковь крестятся, по православному.

– Каракоричи! Оба живы!

– Нет, вижу только Александра.

– И Петр рядом.

– Это не Пётр. Чужой.

Наконец всадники на мулах, в окружении плужан, встретивших их за околицей, появились в селении. Принятый издали за Александра Каракорича, им и оказался. Молодой спутник его действительно обладал сходством с Петром, но только сходством общим: один тип лица. Впрочем, узкие, тёмные лица с горбатым носом и карими очами встречались здесь на каждом шагу.

Отвечая на приветствия всё прибывающей толпы, всадники подъехали к дому Каракоричей, спешились у ворот. Сняв шапки, перекрестились на барельефное изображение Матери Божьей с младенцем в нише надвратной арки. Александр шепнул спутнику:

– Вот эта, выше других, Катерина, моя невестка.

– Прекрасная женщина! – искренне отозвался русский и, с молодой горячностью повторил сказанное много дней раньше. – Окажи честь – сосватай. Прошу.

Александр вроде бы не обратил внимания на слова своего подопечного. Он склонился в общем глубоком поклоне перед сородичами:

– Помага бог !

– Добра ти среча ! – отвечали ему, склоняя головы.

После этого обнял жену, скоро отстранился, словно не был дома день-другой, и стал по очереди здороваться с каждым из домашних. Пётр, сын Борисов, также сделав общий поклон, стал искоса поглядывать на Катерину. Рослая, с первыми следами увядания на удлинённом, с прямым тонким носом лице, окружённая детьми-подростками, она поникла всем стройным телом, поняв по каким-то особенностям поведения деверя, что уже вдова. Когда Александр приблизился к ней, она опустила сухие глаза, дала обнять себя за плечи и трижды поцеловать в щёки. Потом так же внешне бесстрастно выслушала весть деверя и приняла его волю:

– Пётр умер, да упокоится его душа, – (сделав паузу, старший в роду подвёл к вдовой невестке чужестранца, всем своим видом выражающего расположение к окружающим людям, соединил их руки). – Вот муж тебе, Катерина, мой названный брат, тоже Пётр, новый Каракорич. Он русский, а значит, более чем брат нам, плужанам.

Последнюю фразу Александр произнёс, напрягая голосовые связки, чтобы его слышали не только родные. Соплеменники, стоявшие поодаль, согласно откликнулись. У всех на памяти были дерзкий прорыв под огнём французов русской флотилии в бухту черногорского порта Бар и молебен освободителей (подумать только!) в православном храме в Цетинье.

Женщина не убрала своей руки, выразив тем самым своё отношение к неожиданному сватовству. И так – рука в руке, – не обменявшись ни словом, помолвленные пересекли двор, поднялись на крыльцо дома и скрылись за дверями, оставив свидетелей древнего языческого обряда снаружи.

Большая усадьба Каракоричей вмещала несколько семей. Замужние дочери покойного воеводы Милована ушли из отчего дома продолжать жизни других родов, незамужние ждали своей очереди под родным кровом. Всех сыновей последнего вождя плужан пережил Александр. Когда пришло время выбирать нового воеводу, скупщина согласно выкрикнула Александра Каракорича. Избранник с семьёй переселился в древнюю резиденцию жупанов. От него самого, от его братьев пошли самостоятельные ветви. Другой Пётр, наречённый Каракорич, кровного родства с ними не имел. Русский офицер с помощью местной славянки стал здесь родоначальником отдельного «древа». Ещё плохо владея местным наречием, он говорил о себе, ломая язык, «я русский, рус». Плужане и соседи подхватили: «Каракорич-Рус». Так появилась новая черногорская фамилия.

Первый Каракорич-Рус, с Катериной, пасынками и падчерицами, занял крыло жилого строения старой усадьбы. Кроме них, в доме жили другие свойственники его жены. Покои супругов выходили окнами и дверью на террасу над каньоном. Глубоко внизу, на дне ущелья, грохотала, перекатывая валуны, пенная Пива. Отсюда открывался вид на царственную вершину Боботов-Кук и островерхие шапки её горной свиты, белеющие, точно снегом, известняками, доломитами и меловыми породами. По какому же признаку это белогорье названо чёрным? Есть легенда, что, когда скапливается и запекается под солнцем кровь бойцов на светлом камне гор, они темнеют.

Петру полюбилось отдыхать от дневных сует над Пивой. В распашном кафтане, прихватив чубук с трубкой, усаживался на краю пропасти. Высоты не боялся. Смотрел перед собой и в себя, курил, вспоминал Россию и всех, кого оставил в ней. Заряженный пистоль с кремневым замком держал под правой рукой. Вазда му е рука на оружью.

В краю, где древний Бог Кровной Мести был столь же почитаем, как восточный пришелец Иисус Христос, мужчины с ятаганом и огнестрельным оружием ходили по нужде, спали, ели, зачинали детей. Клинком и средством огненного боя владели все в совершенстве. Походка выработывалась звериная. Ибо каждый был и охотником на себе подобного и дичью для обитателей соседнего селения, случалось, соседнего дома. По преданию, Каракорич-пращур убил в ссоре отца семейства из селения, что виднелось со звонницы за каньоном. И потянулась кровавая цепь мести. Интересно, попадает ли в перечень обязательных жертв названный брат убитого на войне сына Милована Каракорича? Опасаясь быть осмеянным, как трус, Пётр никому не задавал этого вопроса. Но ответ всё-таки получил, когда молчаливая, всё понимающая Катерина сама засунула ему за пояс великолепную, с насечкой из серебра, черногорскую «игрушку». С тех пор он с пистолем не расставался.

Стены покоя, доставшегося Каракоричу-Русу, были увешаны всевозможным холодным и огнестрельным оружием поверх звериных шкур, между черепами оленей и горных козлов. Выделялся размерами (скорее пушка чем ружьё) старый, проверенный дедами жевердан с кремневым замком, украшенный перламутром, цветными камнями, накладками из серебра. Пальнёшь во врага картечью – нет головы, а то и несколько голов враз. Тут же находились пороховницы из рогов копытных, кожаные подсумки и лядунки со свинцом. Сталь и серебро, полированное дерево, прекрасно выделанная кожа. В горах убивают красиво. И зверей, и заморского врага, и ближнего. Сюда Борисов сын добавил новинку иного характера. Местный умелец по его заказу изготовил из бука пластину квадратной формы, оковал её по краям серебром и врезал по центру квадрата сектор серебряного блюдца с выцарапанными на нём инициалом «П». Место для этого украшения, странного для непосвящённого, нашлось над столом для письма. Кроме сабельного творения брата-гусара, ничего материального от прошлой жизни у беглеца не осталось. Потом появились книги на русском языке. Петр добыл эти сокровища в Русской Православной миссии при дворе Митрополита в Цетинье, куда Каракоричи-Русы возили новорожденного сына. Катерина хотела, чтобы их с молодым мужем первенца непременно крестил сам Митрополит. Это был и для отца мальчика первый спуск в долину, с тех пор как он поселился в Плужине. Он запомнился новыми впечатлениями.