Эжен Шаветт - Тайны французской революции

«Господи боже! – подумал Пьер. – Вот так рожа! Низкий лоб, тонкий рот, словно без губ, глаза, почти совсем прикрытые тяжелыми, нависшими веками», – таковы были отличительные черты этого угрюмого, сонного лица. Но почти не видимые глаза незнакомца сверкали звериной хитростью.

Посетитель сделал несколько шагов к графу и спросил замечательно кротким голосом: – Вы кавалер Бералек?

«Он не знает Ивона», – подумал Кожоль, склоняя в приветствии голову, что можно было принять за утвердительный жест.

Подняв глаза, молодой человек уставился на гостя в ожидании. Тот понял и прибавил: – Меня зовут Фуше.

При имени Фуше, который во время своего правления в Дионе проливал ручьями кровь соотечественников, граф содрогнулся от невольного отвращения и ненависти, но сразу обуздал свое волнение.

– Ну, что ж, гражданин Фуше! Что вам угодно от меня? – спросил он, притворяясь удивленным.

Фуше, впоследствии страшный префект полиции, в то время приблизился к своему сорокалетию. Видя презрение и пренебрежение к себе сильных мира сего, этот человек, предчувствовавший какой-то переворот в правлении, поворачивался в разные стороны, как флюгер, безошибочно чувствуя, откуда дует ветер. Не доверяя в то время успеху Бонапарта, который, по его мнению, сделал непростительную глупость, покинув Францию, Фуше желал увериться, нельзя ли с выгодой вернуться в ряды роялистов. Иначе сказать, он продавал себя тому, кто сумел бы дорого оценить его таланты, бесспорно, замечательные.

Накануне, на балу Директории, он отгадал тайну роялистской интриги благодаря сцене, произошедшей между любовницей Барраса и неизвестным ему щеголем. Читатель помнит, что Фуше входил в зал в ту самую минуту, когда Ивон, пользуясь обмороком дамы и всеобщим замешательством, опрометью бежал из комнаты. Молодой человек исчез так быстро, что Фуше не успел его рассмотреть. Когда он помогал Баррасу переносить бесчувственную женщину, она что-то проговорила.

– Что она сказала? – спросил Директор.

– Я не понял, – ответил осторожный Фуше, очень хорошо расслышавший ее слова.

Красавица произнесла лишь одно имя – имя Ивона Бералека, известного в истории восстания Шуанов.

– Этот молодой человек – агент аббата Монтескью, – говорил себе Фуше. – Барраса хотят купить; пусть же и меня покупают. Надо отыскать этого щеголя.

Кожоль прописался в книге Жаваля под именем Бералека, и Фуше без труда нашел его, обратившись в участок, где хранился список всех приезжих, останавливавшихся в гостиницах Парижа.

Фуше, не зная о происшествиях ночи и перемене фамилии, обращался к Кожолю, принимая его за Бералека.

Когда Пьер спросил его о причине посещения, он резко отвечал:

– Я желал бы добраться до аббата Монтескью.

– Но, гражданин Фуше, послушать вас, так подумаешь, что этого Монтескью и с собаками не отыскать. Отправляйтесь в Лондон. Он теперь там, и первый встречный укажет вам его квартиру.

– Аббат в Париже, я в этом уверен.

– В таком случае вы знаете больше моего. Да наконец что мне за дело до этого аббата!

Фуше пристально взглянул на молодого человека.

– Вы отказываетесь мне отвечать?

– Нисколько не отказываюсь! Но положительно не могу ничего вам сказать по той простой причине, что сам не знаю, где гражданин Монтескью.

– И вы его не встречали?

– А, ба! Вы воображаете, что у меня не может быть более приятного развлечения, чем преследовать какого-то аббата, между тем как мой милый Париж представляет мне тысячи хорошеньких женщин, за которыми поволочиться куда приятнее.

Фуше понял, что молодой человек уходит от ответа.

– Я, однако, слышал, что на кавалера Баралека можно положиться, – сухо возразил он.

– Но, дражайший гражданин Фуше, вы непременно хотите видеть во мне человека делового? Взгляните на меня хорошенько: мне двадцать восемь лет. Шесть лет я обстреливал там, на юге, войска Республики. Сознайтесь, что этот род занятий не слишком привлекателен. Наконец мир заключен, амнистия объявлена, и когда мне в кои-то веки представляется возможность насладиться в Париже всеми удовольствиями, которых я так долго был лишен, вы хотите, чтоб я маялся с нынешней политикой, теряя золотое времечко, которое, увы, может быть очень коротко. Начнись завтра война и свали меня ружейный выстрел, я, по крайней мере, не буду жалеть, что приятно воспользовался мирным временем!

Все это было сказано таким откровенным, беззаботным тоном, что Фуше, казалось, колебался. Кожоль продолжал: – Нет, поверьте! Мой жребий не интриговать. Дерусь и повинуюсь – вот моя обязанность.

Фуше встал, подошел к молодому человеку и сказал ему с ударением на каждом слове: – Послушайте меня, кавалер Бералек, и хорошенько запомните то, что я вам скажу. Директорией уже почти решено поставить меня во главе полицейского управления: на этом посту я могу оказать услуги тем, кто будет моими друзьями. Вы меня понимаете?.. не так ли?

– Превосходно.

– Ну, так постарайтесь, чтоб и другие это поняли… гражданин Монтескью, например.

– А вы непременно желаете, чтоб я ни на шаг не отходил от этого аббата?

– Нет, но вы можете с ним повстречаться.

– Разве случайно как-нибудь.

– О, выдаются такие великие случаи! – сказал посетитель, направляясь к двери.

Кожоль хорошо понимал, что дело тут не из пустячных и требует серьезного обсуждения.

В ту минуту, когда Фуше уже протягивал руку к двери, граф вдруг крикнул с притворным смехом: – А я об этом думаю!

– О чем? – спросил уходивший, оборачиваясь.

– Если, к несчастью, этот великий случай, о котором вы говорите, не представится… и эта встреча не состоится…

– Ну так что же?

– Что тогда будет? – с беспечным видом поинтересовался Пьер.

– Но, кавалер, если мне память не изменяет, то, кажется, только что я выслушал ваше признание в склонности к любовным похождениям. И не может быть, чтобы вы не посвятили некоторого времени изучению женского сердца!

– Это правда.

– Ну-с, так видите ли, когда женщина хотела вам принадлежать, а вы отвергли ее…

– Никогда!.. – вскричал Кожоль, на этот раз с полной искренностью.

– Допустим это.

– Пусть будет так!

– Ну ладно, после вашего отказа что она делает?

– Она мстит! – ответил Пьер.

– Я этого не говорил, кавалер, – возразил Фуше, взгляд которого загорелся жестокостью.

Не прибавив больше ни слова и отвесив легкий поклон, он вышел из комнаты.

Не отрывая взгляда от двери, за которой только что скрылся Фуше, граф пробормотал: – Скверная фантазия пришла мне в голову назваться именем Бералека. Вчера еще я хотел отвратить от него опасность, а сегодня боюсь, что накликал ему жестокого врага.

Но неприятное впечатление быстро исчезло, и молодой человек весело вскричал: – Баста! В конце концов, этот Фуше знает меня одного и на мне одном выместит свою злобу, если аббат откажется от его услуг.