Алексей Воронков - Здесь русский дух…

Любаша, поддавшись Петрухиным уговорам, уже было хотела бежать за сестрой, но тут раздался громкий свист, и следом из-за плетней показалась босоногая ватага, которой верховодил известный деревенский хулиган Захарка Рыбаков.

Это был кряжистый паренек, одетый в посконную рубаху навыпуск и закатанные до колен штаны. Рыжая голова его была похожа на кусок сена. Раньше и Петра с Тимохой папа так же стриг. Наденет на голову горшок, и давай ножницами кромсать волосы вокруг головы. Теперь же они казацкие дети, а тем позволено носить пышные шевелюры. Скоро, глядишь, и бороды отрастут, но пока лишь пушок покрывал их розовые мальчишеские скулы.

Слободские остановились поодаль и, лузгая семечки, стали нахально глазеть на чужаков. Братья сделали вид, что не замечают их.

– Ты иди, Любаш, чего встала? – сказал Петр, а у самого голос дрожал от волнения.

– Еще чего! Вы ж тут же драться начнете, – сопротивлялась девица.

– Эй, мурло, иди сюда! – неожиданно послышался Захаркин воинственный голос. Петр понял, что это он к нему обращается, но даже ухом не повел.

– Вот дуралей, стоит, раскорячившись, а ничего не понимает, – возмущался Захарка. – Говорю тебе, подойди сюда, а то хуже будет!

– Отвали! – зло огрызнулся Петр, а тот уже разошелся. И так его заденет, и этак. Тогда Петр не выдержал. Разве стерпишь, когда тебя оскорбляют в присутствии твоей девушки? Он повернулся и, помахивая палкой, пошел на обидчика.

– Чего тебе от меня надобно? Я тебе мало по носу бил? – подойдя вплотную к Захарке, спросил Петр.

– Чего? Это надо еще поглядеть, кто кому ее бил! Ты лучше паяло свое закрой, не то прямо сейчас получишь, – затрясся в ярости Захар.

– Ты меня не пугай! – наступал Петр.

– Короче, так, казак… – процедил Рыбаков. – Забирай своего брата и дуй отсюда! И помни: если еще раз увижу тебя здесь, – прибью.

– Завтра… Сегодня струсишь? – вспыхнул Опарин.

– Чо?!

– Да ничо! Кишка, говорю, у тебя тонка! – горячился Петр.

Серые Захаркины глаза постепенно наливались кровью.

– Парень, да ты идиот! Ничего не слушаешь, – сжал он кулаки. – Чего стоите? – закричал Рыбаков товарищам. – Давай, бей его! – закричал парень и бросился на Петра.

Казацкий сын даже глазом не успел моргнуть, как очутился на земле.

– Тимоха! Наших бьют! – закричал он брату.

Тот летел ему на выручку, размахивая палкой. Завидев его, босоногая команда дунула врассыпную. Этим воспользовался Петр. Вскочив на ноги, он бросился с кулаками на Захарку. Завязалась драка. Петр был чуть повыше и покрепче, но его противник шустрил, ловко уходя от ударов Опарина, а при удобном случае и сам бил кулаком. Тут и товарищи подоспели. Тимоха попытался помочь брату, но куда против такой оравы? Вырвали из рук дубинку и тут же врезали по зубам.

– Брат, давай, держись! Я с тобой! – умываясь кровью, закричал он Петру.

– И ты держись! – продолжая изо всех сил работать кулаками, ответил ему брат.

Их крики и вопли слышала вся слобода. Самые любопытные выбежали на дорогу и с интересом наблюдали за дракой.

– Гады! Только толпою и можете!.. – кричал Петр. – Слабо рискнуть один на один?

Впрочем, кто его слышал? В таком пылу про все на свете забываешь, видя только цель…

С ужасом наблюдавшая эту сцену Любаша не выдержала и побежала за отцом. Боялась, что слободские убьют ее Петю.

– Кончай буянить! Силу некуда девать?.. Вот сейчас как оттяну вожжами – будете знать! – уже издали кричал Платон.

Слова кузнеца потонули в общем гвалте побоища, и тогда он принялся растаскивать петухов. Кое-кому из самых драчливых пришлось даже по шеям надавать. Особенно сопротивлялся Петр, который все пытался добраться до Захаркиной рожи. Уже и куча-мала рассеялась, а он продолжал размахивать кулаками и браниться. Тогда Платон схватил его за шкирку и притянул к себе.

– Эх, ты! Отца-казака позоришь… Иди отсюда, и чтобы я тебя больше не видел! – в запале прошипел он ему в самое ухо. – Помни, со мной шутки плохи. Я тебе покажу, как на чужой улице кулаками махать.

– Папа, он же не виноват! Не он затеял драку… – пыталась заступиться за Петра крутившаяся здесь же Любашка, но тот зыркнул на нее сердито, и она замолчала. Отойдя в сторонку, девушка с неукротимой бабьей жалостью смотрела на своего Петрушу, у которого все лицо было в крови. Да и брата его, Тимоху, Любашка жалела. Тому не меньше досталось.

– Ладно, мы пошли… – напоследок недобро взглянув на обидчиков, произнес Петр.

– Пока, казак! Мало мы тебе наподдали! Надо б было еще больше, – нахально вглянул на него Захарка.

– Ничего, мы еще встретимся! Наш папа говорит: это гора с горой не сходится, а горшок с горшком уж точно когда-нибудь столкнутся, – угрожающе произнес Опарин, сплюнув кровавую слюну.

– Давай-давай, топай! Придешь – снова получишь, – победно посмотрел ему вслед соперник.

– Петенька!.. – неожиданно подала голос Любаша. – Тебе очень больно? – глядя на то, как тот волочил поврежденную ногу, спросила она и тут же получила от отца затрещину.

– Иди в дом! – приказал он ей. – Ты, – строго обратился он к Захарке, – чтобы завтра утром был у меня в кузнице. Хватит бесцельно шататься по улице – пора делом заняться. Не передумал?

– Хорошо, дядька Платон! Завтра и приду… – произнес Захарка и многозначительно посмотрел на Любашу. Мол, теперь-то я всегда буду рядом с тобой, а вот Петьке твоему дорога в слободу заказана…

Почти целый день Черниговский со своим людьми провел на Симоновском поселении. Прибыли туда в полдень, а дворы пусты.

– Где люди-то? – спросил атаман сидящего на лавочке древнего старичка с белой как снег бородой.

Тот подслеповато прищурился, пытаясь рассмотреть пришлых. Когда понял, что это не какие-то враги, а свои, казаки, сказал:

– Так ведь все на косьбе. У нас как говорят? Петров день замаячил – налаживай, мужик, косы и серпы.

Трудится, значит, народ, удовлетворенно отметил про себя атаман. Это хорошо.

– Как вам тут живется? – слезая с лошади и беря ее под уздцы, поинтересовался атаман. – Может, обижает кто?

Дедок призадумался.

– Как тебе сказать… – опершись руками на сучковатый батог, как-то неопределенно ответил он. – Всякое бывает. То преступники из лесу с ружьями выйдут и весь запас отберут, то эти басурмане…

– М-да, – задумчиво проговорил Никифор. – Что преступники – плохо, а что басурмане – и того хуже… Часто они вас беспокоят? – решил спросить он.

– Чего? – не расслышал старик и потянулся к атаману ухом.

Как понял Чергиговский, от этого старого глухаря мало толку.

– Говорю, в какой стороне ваши сенокосы?

– А-а… Зачем тебе? – протянул старик.

– Хочу тут с народом потолковать. Может, какие просьбы у людей имеются. Сколько у вас тут народу? Две, три семьи? – пояснил казак.