Публий Назон - Элегии и малые поэмы

Павших от женской руки, шлет Гипермнестра письмо.

Держат меня взаперти, сковали цепью тяжелой:

За благочестье мое так наказали меня.

5 В горло тебе железо всадить рука побоялась —

Вот и казнят; а убей мужа я — стали б хвалить.

Лучше уж казнь, чем волю отца такую исполнить!

В том, что от крови чисты руки, не каюсь ничуть.

Пусть он пламенем жжет ту, чье пламя чистым осталось,

10 Пусть в лицо мне метнет факел, что свадьбе светил,

Или зарежет мечом, что вручен не для доброго дела, —

Смерть, от которой ушел муж, не минует жену!

Но по добиться ему, чтоб сказала я, умирая:

«Каюсь», — каяться в чем? Не в благочестье ль моем?

15 Кается пусть в преступленье Данай и жестокие сестры, —

За злодеяньем всегда ходит раскаянье вслед.

Сердце трепещет, едва я ту печь кровавую вспомню,

И от внезапной опять дрожи немеет рука.

О несвершенном писать она робеет убийстве,

20 Хоть и считали ее мужа способной убить.

Но попытаюсь. Едва одели сумерки землю,

В час между светом и тьмой, в час между ночью и днем

Нас, Инахид, повели во дворец высокий Пеласга, [158] Инахиды — потомки речного бога Инаха, отца Ио. Пеласг — царь Аргоса, приютивший Данаид.

Принял невесток своих сооруженных Египт,

25 Всюду светильни горят, окованы золотом ярким,

Жгут, против воли огня, ладан во всех очагах.

Кличет народ: «Гимен, Гименей!» — но бог улетает,

Даже Юнона и та город покинула свой.

Вот под крики друзей, от вина нетвердой походкой,

30 Каждый свежим венком влажные кудри обвив,

Весело к ложу спешат женихи — но к смертному ложу,

Мнут покрывала они — свой погребальный покров,

Отяжелев от вина и еды, уступают дремоте, —

Весь, ничего не боясь, Аргос высокий уснул.

35 Вдруг почудилось мне: умирающих слышатся стоны…

Слышались въяве они; то, что страшило, сбылось.

Кровь отлила, и холод сковал мне тело и душу,

И отогреть не могло новое ложе меня.

Словно колосья, когда Зефир их легкий колышет,

40 Иль на холодном ветру стройных листва тополей,

Так, или даже сильней, я дрожала. А ты был недвижен,

Было снотворным вино, что поднесла я тебе.

Страх из сердца меж тем прогнало отца приказанье:

С ложа встаю и клинок слабой хватаю рукой.

45 Нет, тебе я не лгу: я трижды меч заносила,

И с занесенным мечом падала трижды рука.

К горлу я твоему — всю правду позволь мне поведать. —

К горлу я поднесла данный Данаем клинок.

Но благочестье и страх запретили приказ нечестивый

50 Выполнить: в чистых руках дерзкий не держится меч.

Стала я волосы рвать, порвала пурпурное платье,

Стала такие твердить голосом тихим слова:

«Твой, Гипермнестра, отец суров: приказанье исполни,

Пусть и этот идет братьям убитым вослед.

55 Дева и женщина я; и природа, и возраст мой кротки, —

Нежным негоже рукам трогать жестокую сталь.

Нет, пока он не встал, сестер последуй примеру, —

Храбрые, верно, уже всех истребили мужей.

Если эта рука убить кого-нибудь может,

60 Только кровью моей пусть обагрится она!

Надо ль казнить их за то, что Даная престол захватили?

Отдал его бы и так он чужеземным зятьям!

Казни пускай заслужили они — но чем провинились

Мы? Почему не могу я незапятнанной быть?

65 Женщине меч для чего? Для чего мне нужно оружье?

Шерсть и корзинка моим больше пристали рукам!»

Так я шептала; меж тем полились за словами и слезы,

Прямо на тело твое падали капли из глаз.

Ты, чтоб меня обнять, протянул полусонные руки

70 И о меча острие их не поранил едва.

Я начала уж бояться отца, и слуг, и рассвета;

Заговорила — и вмиг сон с твоих глаз прогнала:

«Быстро вставай, Белид, [159] Белид — потомок Бела, отца Даная и Египта. один из недавно столь многих,

Или же ночь для тебя вечною станет. Беги!»

75 В страхе вскочил ты; тебя оставила сонная вялость.

Смотришь, как в робкой руке меч смертоносный дрожит.

Хочешь меня ты спросить… «Беги, пока ночь не минула!» —

Я говорю, и во тьму мчишься ты; я остаюсь.

Утро настало; Данай зятьев убитых считает;

80 Страшный не сходится счет: недостает одного.

Как он сердился, изъян средь убитой родни обнаружив!

Мало казалось ему крови, что пролили мы.

Вмиг от отцовских колен отрывают меня и в темницу

Тащат за волосы: так награждена я за все!

85 Видно, с тех пор, как жена стала телкой, а телка — богиней, [160] Жена — Ио, из ревности превращенная Юноной в корову, а затем, после долгих скитаний, прибывшая в Египет, где она превратилась в богиню Исиду.

Яростный гнев на нас в сердце Юноны не гас.

Не отомстила ль она, когда девушка вдруг замычала,

И Громовержца привлечь прежней красой не могла?

Новая телка взошла на песок над родительским током,

90 Видела в отчей воде чьи-то чужие рога.

Вместо жалобных слов из уст вылетало мычанье,

Страшен был собственный вид, страшен был собственный крик.

Есть ли в отчаянье прок? Для чего ты в воду глядишься,

Ноги считаешь зачем, новым копытам дивясь?

95 Ты, внушавшая страх ревнивый сестре Громовержца,

Голод теперь утолять будешь листвой и травой,

Будешь пить из ручьев и глядеть на себя в изумленье,

Будешь бояться, что рог собственный ранит тебя.

Ты, чьи богатства досель Юпитера были достойны,

100 Будешь отныне лежать голой на голой земле.

Много родственных рек, и морей, и земель пробежишь ты,

Путь откроют тебе реки, земля и моря.

Но для чего ты, Ио, бежишь за далекие воды?

Не убежать от себя: новый твой облик с тобой.

105 Мчишься куда, Инахида? Ведь ты сама за собою

Гонишься, ты и беглец, и неотступный ловец.

Телке безумной вернет обличье возлюбленной бога

Нил, через семь рукавов воды несущий в моря.

Что вспоминать о делах, совершенных седой стариною?

110 В юные годы мои есть что оплакивать мне!

С братом ведет отец мой войну; лишенные царства,

Изгнаны мы; нас укрыл город у края земли.

Брат жестокий отца завладел жезлом и престолом,

С немощным старцем толпой немощной странствуем мы.

115 Жив остался один из целого племени братьев:

Мне — по убитым теперь и по убийцам рыдать.

Столько ж сестер у меня погибло, сколько и братьев,

Пусть и тех и других слезы мои оросят.

Я за то, что ты жив, ожидаю мучительной казни;

120 Чем же вину наказать, если за подвиг казнят?

Сотая прежде в толпе сестер и братьев, — неужто,

После того как один брат уцелел, я умру?

Если тебе еще есть до сестры незапятнанной дело,

Если достоин, Линкей, дара ты был моего,

125 Или на помощь приди, иль убей и лишенное жизни

Тело тайком положи на погребальный костер.