Аристотель - Этика

Тот, кто в чувственных наслаждениях, в которых, как мы сказали, проявляется благоразумный и необузданный, преследует избыток приятного и избегает избытка страдания, как например, голода и жажды, тепла и холода и всех ощущений осязания и вкуса, но делает это не намеренно, а против намерения и рассудка, тот называется невоздержанным, и невоздержанным относительно чего-либо, как например, относительно гнева, не безотносительно невоздержанным. Доказательством тому служит, что изнеженными называют людей ради этих [чувственных наслаждений], а никогда ради тех [умственных наслаждений]; в силу этого мы иногда отождествляем невоздержанного с необузданным, воздержанного с умеренным, вследствие того, что они имеют дело с одними наслаждениями и страданиями, но не отождествляем других [стремящихся к умственным наслаждениям]. Хотя они и имеют дело с одним и тем же, но не одинаковым образом, ибо одни поступают намеренно, а другие ненамеренно, поэтому лучше следует того назвать необузданным, кто не под влиянием страсти или лишь под влиянием слабой, стремится к избытку [наслаждения] и избегает не очень сильных страданий, чем того, который делает это под влиянием сильной страсти, ибо чего не наделал бы первый, если бы на него напала молодая страсть и сильное страдание при недостатке необходимых средств. Если, как мы это раньше разъяснили, страсти и наслаждения бывают частью хорошими и прекрасными по природе, ибо ведь некоторые наслаждения желательны от природы, а частью противоположными им, и наконец, частью стоящими посередине, как например, деньги, выгода, победа и почести, то относительно всего этого и подобных страстей, лежащих посередине, человек порицается не за то, что он обладает ими или стремится и желает их, а в том случае, если он это делает с излишком. Поэтому-то тех хулят, которые более, чем то предписывает разум, стремятся или подпадают тому, что по природе есть благо и прекрасное, например тех, которые слишком заботятся о почестях или о детях, или о родителях, хотя все это суть блага, и тех хвалят, которые об этом заботятся; однако, пожалуй, и в этом есть избыток, например, если кто-либо, уподобясь Ниобе, станет сражаться с богами, или уподобится Сатиру, прозванному φιλοπατωρ за своего отца: ведь уже слишком глупо, кажется, он поступал. Порочностью все это не может быть названо в силу указанного обстоятельства, что все это само по себе по природе принадлежит к предметам привлекательным и только избыток дурен и должен быть избегаем, но и невоздержанностью это не может быть названо, ибо невоздержанность не только следует избегать, но ее, сверх того, и порицают. В силу сходства душевных состояний и в этом случае тут пользуются словом невоздержанность, прибавляя невоздержанность относительно такого частного предмета, как например, говорят: худой врач и худой актер, хотя безотносительно худыми людьми, может быть, ни одного из них нельзя назвать. Подобно тому, как мы здеcь [слово худой употребляем в относительном значении], так как каждый из упомянутых лиц худ не в силу порочности, а лишь в силу известной с ней аналогии, точно так же мы, очевидно, должны предположить, что и невоздержанность и воздержанность имеют исключительное отношение к тем предметам, к коим его имеют умеренность и необузданность, а относительно гнева говорим мы так лишь в силу подобия; поэтому-то к слову невоздержанный мы добавляем: на гнев, как мы говорим невоздержанный на почести или на выгоду.

Так как некоторые вещи приятны по природе, и из них некоторые безусловно приятны, другие же – сообразно породе животных и людей, далее некоторые вещи сами но себе вовсе не приятны, а становятся таковыми частью в силу болезни, частью в силу привычки, частью в силу порочности самой природы, то можно различать сообразно каждой указанной категории различные приобретенные душевные свойства. Я говорю о зверских свойствах, например, той женщины, которая, как рассказывают, разрезала беременных и пожирала их плод, или тех диких, живущих около Понта, про которых рассказывают, что они любят есть сырое мясо, и даже мясо людей, или о свойствах тех, которые отнимают друг у друга детей как особое лакомство, или, наконец, о тех свойствах, которые приписываются Фалариду. Все это чисто зверские свойства. Одни из них возникают вследствие болезни, а у некоторых вследствие умопомешательства, как например, у того, который принес в жертву свою мать и съел ее, или у того раба, который съел печень своего сотоварища. Другие, напротив, возникают частью болезненным путем, частью в силу привычки, как, например, вырывание волос или привычка грызть ноги, или уголь, или землю: сюда же относится любовь между мужчинами, как, например, [14] О них Арист. гов. Полит. VIII, § 3. [15] О тиране Фалариде см.: Полибий. Истор. ХII кн., гл. 25. Про Фаларида рассказывали, что он съел собственного сына. у тех, которые смолоду развратничают. Тех никто не назовет невоздержанными, в которых природа является причиной [их свойства], как никто и женщин не назовет так за то, что они ούϰ οπυίοοσιν, άλλ’ όπυίονται. Точно то же следует сказать о тех, которые имеют болезненные привычки. Обладание подобными зверскими свойствами лежит вне пределов нравственной прочности. У кого они есть, совладал ли он с ними или же они им овладели, того нельзя назвать безотносительно невоздержанным, а лишь в силу известного подобия, подобно тому, как гневливого называют точно таким же образом невоздержанным относительно этой страсти, а не невоздержанным вообще. Всякая чрезмерная глупость, трусость, необузданность и вспыльчивость бывает или зверской, или болезненной; ибо тот, кто от природы всего боится, даже мышиного шороха, тот заражен животной трусостью; с другой стороны, [бывают случаи, что] человек боится кошек. Что касается глупых, то одни глупы от природы, живут исключительно ощущениями, подобно животным, как например, некоторые племена отдаленных варваров; другие, напротив, глупы вследствие болезни, как, например, эпилептики и пораженные сумасшествием.

У одних из них может быть [подобное болезненное расположение], но не овладело ими, как например, если бы Фаларид противостоял желанию съесть детей или неестественной любви, у других [это расположение] не только существует, но и овладело ими. Итак, подобно тому, как порочность иногда понимается в смысле безусловной людской порочности, иногда же с добавлeнием, что она «животная или болезненная порочность», а не бессознательная, точно так же, очевидно, и невоздержанность бывает частью животной, болезненной, частью же безотносительной, только людской невоздержанностью.

§ 7. Итак, ясно, что невоздержанность и воздержанность имеют исключительно отношение к тому, чего касается и необузданность, и умеренность, и что в различных случаях мы имеем дело с различными видами невоздержанности, а одно и то же название употребляется лишь метафорически и не безотносительно. Теперь мы увидим, что невоздержанность в гневе менее позорна, чем невоздержанность относительно страстей. Кажется, гнев несколько слушается разума, только неверно его понимает, подобно слишком быстрым слугам, которые раньше, чем выслушать всю речь, убегают, а потом ошибаются относительно приказания, или подобно собакам, которые, слыша стук, тотчас лают, не разобрав, друг ли [пришел или нет]; точно так же и гнев, вследствие своего вспыльчивого и быстрого характера, слушает, но не выслушивает приказания [разума], стремится к отместке, ибо разум или представление уяснили ему пренебрежение или оскорбление, и он выводит как бы заключение: «против этого должно бороться» и тотчас гневается. Страсть же стремится к наслаждению, как только разум или ощущение скажет: «вот это приятно». Итак, гнев в некоторой степени следует разуму, а страсть – нисколько, поэтому она постыднее, ибо невоздержанный на гнев подпадает влиянию в некоторой степени разума, а второй – страсти, и нисколько не подпадает разуму. Далее, простительнее следовать естественным стремлениям, поэтому-то прощают скорее такие страсти, которые общи всем и именно поскольку они общи всем. Гнев и вспыльчивость естественнее тех страстей, которые переступают границу в сторону излишка, не будучи необходимыми: потому-то имеет смысл подобная защита человека, ударившего отца: «ведь и он бил своего отца, и тот – своего деда»; и, указав на ребенка: «и этот будет бить меня, когда возмужает; это уж в родстве так ведется». [Сюда относится история] о человеке, который будучи выталкиваем сыном, приказал ему в дверях остановиться, ибо и сам он только до этих пор влачил своего отца. Сверх того, скрытные более несправедливы, а гневливый, точно так же, как и самый гнев, откровенен; напротив того, страсть скрытна, как это говорится об Афродите: «рожденная на Кипре интриганка», и как Гомер говорит о вышитом поясе: «Пояс узорчатый: все обаяния в нем заключались». [16] П. XIV, 217: В нем и любовь, и желания, в нем и знакомства, и просьба… Льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных.