Аристотель - Этика

§ 10. [Возвращаемся к вопросу], который нас затруднял уже ранее: следует ли считать владеющим собой того, который держится какого угодно решения и какого угодно намерения, или лишь того, [кто придерживается] правильного, а невоздержанным – того, кто не придерживается никакого намерения и решения, или лишь того, кто не придерживается лишь ложного решения и намерения; или же придерживается какого угодно намерения лишь случайно, а безотносительно говоря, один придерживается правильного решения и верного намерения, а другой [невоздержанный] не придерживается, ибо если кто-либо избирает и стремится к известной цели ради другой, то он стремится и избирает первую саму по себе, а вторую лишь относительно; то, что существует само по себе, мы называем безусловным, так что [относительно] возможно придерживаться или отказываться от какого угодно убеждения, но безотносительно воздержан лишь тот, кто придерживается правильного убеждения; бывают люди, которые придерживаются мнений; их называют упрямыми, как например, людей, которых трудно разубедить или нельзя заставить изменить мнение. Эти настолько же похожи на воздержанного, насколько расточительный похож на щедрого и безумно отважный на храброго, но во многом они различны; только воздержанного страсть и пожелания не могут заставить отказаться от убеждения, хотя, при случае, воздержанного легко убедить, другого же, упрямого, не разубедишь разумными доводами, хотя многие из них доступны страстям и управляются наслаждениями. Ведь упрямы те невежественные и грубые люди, которые любят собственное мнение, а любят они собственное мнение вследствие наслаждения и страдания; их радует победа, если их не переубедят, и они печалятся, если их мнение, высказанное как закон, окажется бессильным, так что они более походят на невоздержанных, чем на воздержанных; бывают люди, которые отступают от своих убеждений, и это не в силу невоздержанности: как например, Неоптолем в Софокловом «Филоктете», хотя он отступает не ради наслаждения, а ради прекрасного: ему казалось прекрасным быть правдивым, и только Одиссей склонил его ко лжи, так что не всякий человек, делающий что-либо ради наслаждения, в силу этого необуздан, дурен и невоздержан, а лишь тот, кто поступает так ради позорного наслаждения.

§ 11. Встречается и такой человек, который менее, чем следует, наслаждается телесно, и в силу того не придерживается разума; воздержанный занимает середину между таким и невоздержанным, ибо невоздержанный отступает от разума, потому что слишком много [наслаждается телесно], а этот – потому что слишком мало, воздержанный же придерживается разума и не сбивается ни на то, ни на другое. Подобно тому, как воздержанность есть хорошее приобретенное свойство, так остальные два противоположных дурны, чем они и оказываются. Но так как одно из них проявляется у немногих людей, и притом редко, то подобно тому, как благоразумная умеренность кажется противоположной необузданности, так и воздержанность – невоздержанности. Так как многое говорится по сходству, то стали говорить и о воздержанности благоразумного человека: ибо как благоразумный, так и воздержанный человек в состоянии воздержаться от действий противоразумных, имеющих источником чувственные наслаждения; однако первый вовсе не имеет дурных страстей, а второй имеет их; и первый вовсе не в состоянии наслаждаться ими, второй же, хотя и мог бы, но сдерживает их. Подобным же образом невоздержанный и необузданный, при всем различии, преследуют чувственные наслаждения, но второй делает это с сознанием, что так следует поступать, первый же этого не думает. Одновременно человек не может быть умным и невоздержанным, ибо показано, что умный человек в то же время и нравственный; далее ум заключается не только в знании, но и в yмении прилагать знание на деле; невоздержанный этого умения не имеет [ού πραϰτιϰος]. Но ничто не мешает ловкому быть невоздержанным, и в силу этого-то некоторые люди, будучи умными, иногда в то же время кажутся невоздержанными, ибо ловкость отличается от ума указанным в предшествующих рассуждениях образом, но по родовому понятию они близки и отличаются лишь по намерению [действующего лица]. [Невоздержанный поступает] не как знающий и размышляющий человек, а как сонный или опьяневший, и потому-то, хотя он действует произвольно (ибо ведь он в известном отношении знает, что делает и ради чего), но он не порочен, ибо намерение его хорошо; он только наполовину порочен. Он также и не несправедлив: ибо зло не в его желаниях (έπίβουλος); невоздержанные частью не в состоянии держаться того, чего они желают, частью же они меланхолики и значит, вовсе не способны к разумной воле. Похож невоздержанный на государство, которое постановляет все, что следует, и имеет прекрасные законы, но не пользуется ими, подобно тому, как насмехался Анаксандрид: [18] Аристотель ссылается на Анаксандрида еще и в Риторике III кн., глава 10–12.

А порочный человек похож на государство, пользующееся законами, но дурными. Невоздержанностью и воздержанностью обозначается большая степень того приобретенного свойства, чем та, которая встречается у большинства людей. Второй более придерживается разума, а первый – менее, чем на то способно большинство людей. Из различных видов невоздержанности более излечим тот, которым одержимы меланхолики, чем тот, в котором при всем желании люди не придерживаются принятых решений, и легче излечимы невоздержанные по привычке, чем невоздержанные от природы, ибо легче изменить привычку, чем природу; привычка только потому и становится силой, что принимает облик природы, как это высказывает и Эвен: «Я говорю, о мой друг, что привычка есть не что иное, как продолжительное упражнение. И в конце концов она становится в людях природой». Итак, теперь сказано, что такое воздержанность и невоздержанность, и что твердость и изнеженность, и как они друг к другу относятся. [19] На этого автора, довольно часто упоминаемого Платоном, Аристотель ссылается и в Метафизике V, 5, где приведен стих Эвена: «Все необходимое всегда тягостно».

§ 12. Но философу-политику необходимо рассмотреть наслаждение и страдание, ибо ведь он создает цель, по отношению к которой одно мы называем безусловным благом, а другое – злом. Сверх того, такое рассмотрение есть вещь необходимая, ибо мы этическую добродетель поставили в связь с наслаждением и страданием; к тому же большинство утверждает, что блаженство связано с наслаждением, почему и название блаженного (μαϰαριος) произведено от слова «радоваться» (χαίρειν). Некоторым кажется, что ни одно наслаждение не есть благо, ни безусловное, ни относительное, ибо благо и наслаждение не одно и то же. Другим, напротив, кажется, что некоторые наслаждения суть блага, но что большинство их дурно. Наконец, третьим кажется, что все наслаждения суть блага. Однако не может быть, чтобы наслаждение было высшим благом. [В пользу] мнения, что наслаждение не есть благо, говорит то, что всякое наслаждение принадлежит развитию чувственной природы, а развитие не имеет никакого родства с конечными целями, как например, постройка дома никоим образом не есть дом. Сверх того, благоразумный избегает наслаждений, а рассудительный стремится к отсутствию страданий, а не к наслаждению. Далее, наслаждения служат помехой рассудку, и это тем сильнее, чем они сильнее, например, наслаждения любви, ибо никто не способен думать о чем-либо в припадке любви. Далее, в наслажден [20] Это мнение цинической школы. [21] Это мнение Платона. ии нет искусства, хотя всякое благо есть дело искусства; наконец, дети и животные стремятся к наслаждению. В пользу мнения, что не все наслаждения хороши, говорят постыдные, всеми порицаемые и даже вредные наслаждения, ибо некоторые из них влекут за собой болезни; наконец [в пользу мнения], что наслаждение не есть высшее благо, приводит, что оно не есть конечная цель, а развитие.