Аристотель - Этика

Нам следует рассмотреть мнение касательно телесных наслаждений тех, которые утверждают, что к некоторым следует очень стремиться, ибо они прекрасны, не потому, однако, что они телесные наслаждения и свойственны невоздержанному. Однако почему в таком случае противоположные страдания дурны? Ибо ведь злу противоположно благо. Может быть, необходимые телесные наслаждения хороши только потому, что они не дурны? Или они хороши только до известного предела? Ибо во всех тех приобретенных свойствах и движениях, в которых избыток лучшего невозможен, невозможен и избыток наслаждения. Относительно телесных благ, может быть, существует избыток, и человек порочен именно поскольку он стремится к этому избытку, а не поскольку – к необходимым наслаждениям: ибо ведь все наслаждаются в некотором роде пищей, вином и любовью, но не все как следует.

Обратное замечается касательно страдания. Не избыток его избегается, а страдание вообще. Страдание не противоположно избытку, за исключением лишь в том, кто стремится к избытку наслаждения.

§ 15. Однако следует высказать не только истину, но и причину лжи: это еще усиливает веру в истину, ибо выяснение причины, почему нечто кажется истинным, не будучи истинным, придает более веры истине. Итак, следует объяснить, почему телесные наслаждения кажутся более желанными. Во-первых, потому, что наслаждение отгоняет страдание, и в силу этого люди стремятся к избытку наслаждения и вообще к телесным наслаждениям, как к лечебным средствам от избытка страдания. Такие лечения сильны, и люди потому хватаются за телесные наслаждения, что думают противоположным излечиться. Наслаждение, как сказано, кажется чем-то нехорошим в силу двух следующих причин. Во-первых, в силу того, что некоторые наслаждения суть деятельности дурной природы, притом или прирожденной, как например, у животного, или же привычной, как например, у дурных людей, а другие наслаждения суть лечения, предполагающие недостаток, обладать же лучше, чем приобрести, наконец третьи случаются только на пути к совершенству, они, следовательно, хороши лишь относительно. Сверх того, к телесным наслаждениям, как к наисильнейшим, стремятся те, которые не могут наслаждаться ничем иным. Такие-то люди сами в себе возбуждают жажду наслаждения; это не заслуживает еще порицания, если безвредно, но дурно, когда вредит, ибо они не имеют ничего иного для наслаждения, а безразличное состояние во многих людях по их природе вызывает страдание.

Животное всегда страдает, свидетельством чему служат физические теории, утверждающие, что зрение и слух сопряжены со страданием, но что мы к ним, как они говорят, привыкли. Подобным же образом человек в молодости, вследствие роста, находится в состоянии подобном опьянению, и сама молодость есть уже наслаждение. Напротив того, меланхолики по природе постоянно нуждаются в лечении, ибо тело их вследствие смешения [его соков] постоянно испытывает гнет и находится в постоянном возбуждении.

Наслаждение же отгоняет страдание, и притом противоположное наслаждению, или вообще всякое, если наслаждение достаточно сильно, потому-то такие люди становятся невоздержанными и дурными. Наслаждения, не имеющие примеси страдания, не способны к избытку; таковы те, которые суть наслаждения по природе, а не относительные. Относительным наслаждением называют то, которое служит лечебным средством, ибо случается, что человек излечивается тем, что действует здоровыми частями тела, и потому-то ему это и кажется приятным. Наслаждением по природе я называю то, которое вызывает деятельность подобной [здоровой] натуры. Однако нет ничего такого, что всегда и безотносительно оставалось наслаждением вследствие того, что природа наша не проста и что в ней есть еще нечто иное, в силу чего мы необходимо погибаем. Оттого-то одна часть природы своей деятельностью может противодействовать другой, в то время как при равномерной деятельности эта последняя не может казаться ни неприятной, ни приятной. Если бы природа человека была проста, то однообразная деятельность была бы ему наиболее приятной. Поэтому-то божество наслаждается постоянно одним и простым наслаждением, ибо существует энергия не только движения, но и неподвижности, а наслаждение более заключается в покое, чем в движении.

Изменение же «наиболее сладко», по словам поэтов, в силу того что природа человека испорчена, и подобно тому, как испорченный человек есть самый изменчивый, так природа нуждается в изменении, так как она не проста и не совершенна.

Итак, сказано о воздержанности и невоздержанности, о наслаждении и страдании, что они по своему понятию, и в каком отношении они благо или зло. Теперь остается сказать о дружбе.

§ 1. После этого нам следует говорить о дружбе, ибо и дружба – известного рода добродетель или сопряжена с добродетелью; сверх того, дружба – самое необходимое для жизни, так как никто не пожелает себе жизни без друзей, даже если б он имел все остальные блага; те, которые приобрели богатство, власть и господство, кажется, наиболее нуждаются в друзьях, ибо что пользы в подобном благополучии, если отнята возможность благодетельствовать? Благодеяния же чаще всего оказываются друзьям, и в этом-то случае они наиболее похвальны. К тому же каким образом оберечь и спасти благополучие без друзей? Ведь чем больше счастье, тем менее оно прочно. С другой стороны, в бедности и в остальных несчастьях друзья считаются единственным убежищем. В молодости дружба удерживает от проступков, в старости она нужна для помощи; она же помогает нам в том случае, когда мы по бессилию оставляем какое-нибудь дело, а когда мы в цвете силы, она помогает нам совершать прекрасные дела:

«Если двое идут вместе»… [говорит поэт], ибо вдвоем способнее мыслить и действовать. Сама природа, кажется, вселила это чувство родителям по отношению к детям и детям по отношению к родителям, и это замечается не только у людей, но и у птиц, и у большинства животных, и у всех, принадлежащих к одному роду; в особенности же у людей (почему мы и хвалим филантропов. Из [встреч во время] путешествий видно, как каждый человек близок и полезен другому. Кажется также, что дружба скрепляет государства, что законодатели более о ней хлопочут, чем о справедливости, ибо единомыслие похоже на дружбу, а ведь к ней-то они и стремятся, хлопочут же об устранении разномыслия, которое и есть вражда. К тому же граждане, будучи друзьями, не нуждаются в справедливости, справедливые же, сверх того, нуждаются еще в дружбе, и наиболее высокий вид справедливости [правда] подобен дружбе. Дружба не только неоценима, но и прекрасна: мы восхваляем того, кто любит своих друзей, и иметь много друзей кажется чем-то прекрасным, а некоторым даже кажется, что быть хорошим человеком и другом – одно и то же. [25] II. X, 224.