Максим Валерий - Достопамятные деяния и изречения

6.4. Славу Генуция, величественнее которой даже и представить ничего нельзя, перенял словно по наследству претор Элий. Когда он творил суд, ему на голову вдруг сел дятел. Гадатели убедили его в том, что если птица останется жива, то судьба его семьи будет счастливой, но республики — несчастной, а если ее убить, все будет наоборот. Прямо на глазах у сената Элий немедленно убил птицу. И вот в битве при Каннах род Элиев потерял семнадцать храбрых мужей, а республика с течением времени поднялась до высочайшей империи. А Сулла, Марий и Цинна, несомненно, высмеяли бы эти примеры, сочтя их глупостью. [406]

6.5. В Латинской войне Публий Деций Муз, первый консул в своем роду, увидев, как строй римлян дрогнул и почти уже уступил, пожертвовал своей жизнью ради спасения республики и ринулся на коне в самую гущу врагов, ища спасения для отчизны и смерти для себя. Многих он зарубил и сам погиб, израненный множеством копий, на вершине из тел. Вот так из его ран и крови выросла победа, на которую никто не надеялся. [407]

6.6. Пример этого полководца стал бы единственным в своем роде, если бы похожий дух не унаследовал его сын. В свое четвертое консульство он повторил подвиг отца с подобной же верой и храбростью в сражении, спас наш Город от разрушения и восстановил его мощь. Вот почему трудно понять, когда римское общество было счастливее, при наличии или при утрате Дециев-полководцев. [408]

6.7. Сципион Африканский Старший не погиб за отечество, но с поразительной доблестью отстаивал интересы республики. Сраженный бедой при Каннах, наш Город уже ничего собой не представлял, кроме как добычу для победителя [Ганнибала]. Остатки разбитого войска, по совету Квинта Метелла, собирались уже покинуть Италию. А бывший военным трибуном Сципион, тогда еще очень молодой, обнажил меч и, угрожая воинам смертью, убедил их поклясться, что они никогда не покинут свою страну. Он не только сам выказал глубочайше благочестие, но вновь вернул его в сердца других. [409]

6.8. А теперь перейдем от частных лиц к всеобщему и увидим, какой жгучей и постоянной любовью к отчизне пылало все общество. Во время Второй Пунической войны, когда казна была уже истощена и не хватало денег на отправление культов богов, публиканы по своей воле пришли к цензорам, убедили их забыть все прежние обязательства, как будто бы республика вновь пребывает в денежном изобилии, и сказали, что все затраты они берут на себя и не попросят ни одного асса вплоть до окончания войны. Более того, хозяева рабов, отпущенных Семпронием Гракхом на свободу за храбрость в битве при Беневенте, отказались принять деньги за них у этого полководца. В лагере ни один всадник и ни один центурион не потребовали денежного пособия. Мужчины и женщины внесли в общее дело все, что у них было ценного из золота и серебра, и даже мальчики пожертвовали знаки своего происхождения, дабы преодолеть суровость времени. Никто и не заботился о том, чтобы извлечь пользу из сенатских постановлений по поводу освобождения от налоговой тяжести, но, напротив, все платили с исключительным рвением и даже больше, чем требовалось. И ведь они знали, что Вейи захвачены и что золото, как пожелал Камилл, отправлено к Дельфийскому Аполлону в качестве десятины и выкупить его невозможно, и все-таки матроны приносили в казну все свои украшения. И, конечно, они слышали, что тысяча фунтов золота, предназначенная галлам за уход с Капитолия, представляла собой их переплавленные украшения. Но, и по собственному побуждению, и следуя примеру древности, они сочли необходимым использовать любые возможности. [410]

На эту же тему есть у нас несколько внешних примеров. Территория Аттики была опустошена огнем и мечом огромного вражеского войска. Тогда Кодр, царь афинян, утратив надежду на людскую помощь, решил прибегнуть к помощи оракула Аполлона и спросил через посланников, когда же кончится эта страшная война. Бог ответил, что она кончится лишь тогда, когда он сам падет от руки врага. Это стало известно не только в Афинах, но и в стане врагов, которые тут же приказали, чтобы никто не смел даже ранить Кодра. Когда он об этом узнал, то скинул с себя все знаки власти, переоделся в одежду раба и выдвинулся навстречу вражескому отряду, занимавшемуся заготовкой провианта. Одного из врагов он ударил серпом и заставил его убить себя. Его смерть предотвратила гибель Афин. [411]

Из того же источника благочестия исходит дух Фрасибула. Пытаясь освободить афинян от чудовищного владычества Тридцати тиранов, он отважился выступить против них с небольшим отрядом. Один из соратников спросил у него: «Когда Афины обретут свободу с твоей помощью, какой благодарности ты ожидаешь?» Фрасибул ответил: «Пусть боги сделают так, чтобы я отплатил городу тем, что задолжал». И с таким настроем он сумел одолеть тиранию и снискал себе славу. [412]

Фемистокл прославился собственными заслугами. Несправедливость со стороны отчизны сделала его, победителя персов, их полководцем. Не желая нападать на свою страну, он совершил жертвоприношение, отпил из чаши бычью кровь и пал замертво возле алтаря как блистательная жертва благочестия. Итогом его достопамятной смерти стало то, что Греция никогда более не нуждалась в другом Фемистокле. [413]

Фемистокл

Бюст

V век до н. э.

Национальный археологический музей, Неаполь, Италия

Еще один пример того же порядка. Карфаген и Кирена затеяли ожесточеннейший спор по поводу границ. Наконец решили, что надо в одно и то же время послать молодых людей с обеих сторон навстречу друг другу и место, в котором они сойдутся, считать пограничным для двух народов. Но карфагеняне, два брата по имени Филены, мошеннически нарушили это соглашение. Они сильно ускорили шаг и в назначенный час оказались дальше, где и установили границу. Когда молодые люди из Кирены выяснили, что случилось, они поначалу стали жаловаться на хитрость карфагенян, но в конечном итоге постарались противопоставить этому жесткое условие. А именно, заявили они, пусть граница проходит в этом месте, но только в том случае, если Филены позволят закопать их живыми в землю. Но задуманное не получилось: братья без промедления предоставили себя киренцам для погребения. То есть они предпочли, чтобы границы их страны стали более протяженными, нежели их жизни; так они и полегли, расширив границы Пунийской империи и при помощи духов, и собственными костями.