Марк Цицерон - Об ораторе. Книга I

(88) Эти положения Менедем старался опровергнуть более примерами, чем доказательствами. Именно, произнося на память многие отборные места из речей Демосфена, он показывал, что когда дело шло о том, чтобы произвести словом впечатление на судей или на народ, то автор вполне сознавал, какими средствами можно достигнуть этой цели, хотя Хармад и уверял, что осознать их нельзя без помощи философии. 20. (89) На это Хармад отвечал, что, и по его мнению, Демосфен обладал величайшей мудростью и величайшей силой слова; но чему бы он ни был обязан этими достоинствами — своему ли дарованию или тому, что он, как известно, был слушателем Платона [84] Слушателем Платона — см. Б, 121, О, 15 и примеч. , — вопрос не в том, каковы были его достоинства, а в том, чему учат нынешние риторы. (90) Иногда в своей речи он доходил до того, что доказывал, будто никакой науки красноречия вообще не существует. В подтверждение он ссылался на то, что мы от природы, без науки, умеем униженной лестью и тонкой вкрадчивостью подделыватьс я [85] Лестью … подделываться — задача вступления к речи; к тем, к кому имеем просьбу, умеем устрашать угрозами противников, умеем излагат ь [86] излагать — п овествования; , как было дело, и доказыват ь [87] доказывать и опровергать — разработки; то, что нам нужно, и опровергать возражения, и под конец рассыпаться в просьбах и разливаться в жалоба х [88] рассыпаться в просьбах и разливаться в жалобах — з адача заключения к речи. , — а ведь только в этом и заключается искусство ораторов; далее он указывал на то, что навык и упражнение изощряют сообразительность и помогают быстро подбирать выражения; наконец, приводил он и множество примеров. (91) С одной стороны, говорил он, как нарочно, со времен каких–то Корака и Тиси я [89] О Кораке и Тисии — см. Б, 45. Каких–то — сказано, чтобы подчеркнуть презрение Антония к истории греческой культуры. , изобретателей и основателей риторики, не было ни одного сочинителя риторических учебников, который был бы сам хоть сколько–нибудь красноречив; с другой стороны, он называл бесчисленное множество чрезвычайно красноречивых людей, которые этому делу не учились, да и не пытались учиться; в их числе — то ли в насмешку, то ли по убеждению, то ли понаслышке, — он указывал и на меня, как человека, который этому не учился, а все же, по его словам, на что–то способен в красноречии. (В первом я с ним охотно соглашался, то есть в том, что я ничему не учился, но последнее я считал за шутку или за недоразумение.) (92) Наукою он называл только то, что покоится на основах достоверных, глубоко исследованных, целенаправленных и всегда надежных. Напротив, все то, с чем имеют дело ораторы, сомнительно и шатко, так как говорят здесь люди, недостаточно знакомые с предметом, а слушают здесь люди, руководимые не знанием, а мнением [90] Философское различение знания и мнения: три требования к науке — достоверность материала, единство предмета и общезначимость выводов. — мимолетным, часто ложным и всегда достаточно смутным. (93) Короче говоря, он доказывал — и, как мне тогда казалось, убедительно, — что никакого искусства слова не существует, и что говорить обильно и ловко может только тот, кто знаком с учениями славнейших философов. При этом Хармад всегда отзывался с большим уважением о твоем даровании, Красс, говоря, что во мне он нашел преудобного слушателя, а в тебе — презадорного противника [91] Преудобного слушателя … — презадорного противника — так как Антоний с готовностью соглашался, что красноречие не нуждается в философии, а Красс, наоборот, доказывал их единство. . 21. (94) Потому–то я, увлеченный этим взглядом, написал в той книжк е [92] В той книжке — «De ratione dicendi». Ср. Б, 163 и О, 18 (и далее). , которая нечаянно и даже против воли вышла у меня из–под пера и попала в руки публики, такие слова: «речистых людей знал я несколько, а красноречивого человека — до сих пор ни одного». Речистым здесь я называл такого человека, который может достаточно умно и ясно говорить перед заурядными людьми, руководствуясь общепринятыми понятиями, а красноречивым — только того, кто любой избранный им предмет может раскрыть и украсить так, чтобы он стал разительней и великолепней, и кто усвоил и запомнил все те познания, которые могут служить источниками красноречия. Если для нас и трудна такая задача, так как к учению мы приступаем уже обессиленные делами служебными и судебными, то все же она прямо вытекает из природы и сущности предмета. (95) По крайней мере, если меня не обманывает предчувствие и доверие к дарованиям наших земляков, я не теряю надежды, что со временем явится кто–нибудь,у кого и пылкого рвения, и досуга, и зрелых способностей к ученью, и настойчивого трудолюбия будет больше, нежели есть и было у нас, и что если при этом он будет прилежно слушать, читать и писать, то из него выйдет тот самый оратор, какого мы ищем, то есть человек, которого по праву можно назвать не только речистым, но и красноречивым. Именно таков, по моему мнению, наш Красс; но если кто найдется столь же даровитый, но слушавший, читавший и писавший больше, чем он, то такой человек сможет прибавить еще крупицу к его достоинствам.

При этих словах в разговор вмешался Сульпиций:

—Вы соскользнули на такую тему, — сказал он, — какой мы с Коттой даже не ожидали, но которая для нас очень и очень желанна. Когда мы шли сюда, нам казалось приятным уже и то, что вы будете говорить хотя бы даже о посторонних предметах, потому что мы все–таки надеялись почерпнуть из вашей беседы что–нибудь достойное замечания. Но, чтобы вы стали обсуждать чуть ли не самую глубинную сущность этой науки, этого искусства, этого уменья, — о такой удаче мы не смели и мечтать. (97) Дело в том, что я с ранних лет чувствовал к вам обоим искреннее влечение, а к Крассу даже любовь; от него я не отходил ни на шаг, но тем не менее я никогда не мог выманить у него ни слова о сущности и силе красноречия, хотя я и сам с ним заговаривал, и не раз пытал счастья при посредстве Друза. В этом отношении тебе, Антоний, я должен отдать справедливость: ты никогда не отказывался отвечать на мои расспросы и сомнения и часто сам объяснял мне приемы, какими обычно пользуешься в своих речах. (98) Но теперь, так как вы оба уже подступили к тем самым вопросам, над которыми мы бьемся, и так как Красс первый начал эту беседу, то окажите нам милость, расскажите поподробнее все, что вы думаете обо всем, что касается красноречия. Если на эту просьбу, Красс, вы откликнетесь, то я вечно буду благодарен этому училищу, этому твоему тускуланскому имению, и гораздо выше пресловутой Академии и Ликея [93] И Академия, где учил Платон, и Ликей, где учил Аристотель, были гимнасиями (зданиями для спортивных упражнений) в окрестностях Афин. станет в моих глазах твой пригородный гимнасий.