Array Гомер -  Античная лирика

Спишь ты, я вижу, мой нежный цветок, Зенофила. О, если б
Мог на ресницы твои Сном я бескрылым сойти!
Чтобы к тебе даже тот, кто смыкает и Зевсовы очи,
Не подходил и тобой я обладал бы один.

Быстрый мой вестник, комар, полети! На ушко Зенофиле,
Нежно коснувшись ее, эти слова ты шепни:
«Он тебя ждет и не может уснуть; а ты, друга забывши,
Спишь!» Ну, лети же скорей! Ну, песнопевец, лети!
Но берегись, потихоньку скажи, не то — мужа разбудишь;
С мужем воспрянут тотчас ревности муки с одра.
Если ж ее приведешь, то в награду тебя я одену
Львиною кожей и дам в руки тебе булаву.

Паном аркадским клянусь, Зенофила, под звуки пектиды
Мило ты песни поешь! Мило играешь, клянусь!
Как от тебя убегу я? Меня обступили эроты,
Ни на минуту они мне отдохнуть не дают.
Сердце мое зажигает то образ твой чудный, то муза,
То твоя грация — все! Весь я горю, как в огне.

Вот уж левкои цветут. Распускается любящий влагу
Нежный нарцисс, по горам лилий белеют цветы,
И, создана для любви, расцвела Зенофила, роскошный
Между цветами цветок, чудная роза Пифо.
Что вы смеетесь, луга? Что кичитесь весенним убором?
Краше подруга моя всех ароматных цветов.

Винная чаша ликует и хвалится тем, что приникли
К ней Зенофилы уста, сладкий источник речей.
Чаша счастливая! Если б, сомкнув свои губы с моими,
Милая разом одним выпила душу мою!

Пусть на власах, Зенофила, твоих увядает венок мой:
Пышно цветешь ты сама, лучший венок из венков!

Прелести дал Зенофиле Эрот, хариты — любезность;
Пафия с поясом ей власть над сердцами дала.

Всем объявляю о бегстве Эрота. Вот только что, утром,
Быстро с постели спорхнув, он улетел и исчез.
Мальчик он плачущий сладко, болтливый, живой и бесстрашный,
Склонен к насмешкам, крылат, носит колчан за спиной.
Чей он, сказать не сумею: его, шалуна, своим сыном
Не признают ни Эфир, ни Океан, ни Земля,
Ибо он всем и всему ненавистен. Смотрите теперь же:
Не расставляет ли он где-нибудь сети для душ?
Э, да ведь вот он — в засаде! Меня не обманешь. Напрасно
Ты притаился, стрелок, у Зенофилы в глазах.

Знаю! К чему твои клятвы, когда, обличитель гулящих,
След благовонных мастей свеж на твоих волосах?
Ночи бессонной улика, и глаз твоих взгляд утомленный,
И обвитая вокруг нить на кудрях — от венка.
Только что в оргии бурной измяты волос твоих пряди,
Ноги нетверды твои, руки дрожат от вина…
С глаз моих скройся, блудница! Пектида и треск погремушек,
Вестники пира, зовут к оргии новой тебя.

Горе! Не сладостный брак, но Аид, Клеариста, суровый
Девственный пояс тебе хладной рукой развязал.
Поздней порой у невесты, пред дверью растворчатой, флейты
Сладко звучали; от них брачный покой весь гремел;
Утром — весь дом огласился рыданием, и Гименея
Песни веселой напев в стон обратился глухой;
Факелы те ж и невесте у храмины брачной светили,
И усопшей на путь в мрачное царство теней.

Пышные кудри Тимо и сандалии Гелиодоры,
Миррой опрысканный вход в доме у милой Демо,
Полные неги уста и большие глаза Антиклеи,
Свежий всегда на висках у Дорифеи венок, —
Нет, не осталось теперь у тебя уже больше в колчане
Стрел оперенных, Эрот! Все твои стрелы во мне.

Ты, моей ночи утеха, обманщица сердца, цикада,
Муза — певица полей, лиры живой образец!
Милыми лапками в такт ударяя по крылышкам звонким,
Что-нибудь мне по душе нынче, цикада, сыграй,
Чтобы избавить меня от ярма неусыпной заботы,
Сладостным звуком во мне жажду любви обмануть, —
И, в благодарность за это, я дам тебе утром, цикада,
Свежей чесночной травы с каплями чистой росы.

Вы, корабли — скороходы морские, в объятьях Борея
Смело державшие путь на Геллеспонтский пролив [496] Геллеспонтский пролив — нынешние Дарданеллы. ,
Если, идя мимо Коса, увидите там на прибрежье
Милую Фа́нион, вдаль взор устремившую свой,
Весть от меня передайте, прекрасные, ей, что желанье
К ней переносит меня не на ладье, на ногах.
Только скажите ей это, и тотчас же Зевс милосердный
Ветром попутным начнет вам раздувать паруса.

Клей — поцелуи твои, о Тимо, а глаза твои — пламя:
Кинула взор — и зажгла, раз прикоснулась — и твой!

Утро, враждебное мне! Что так рано ты встало над ложем?
Только пригреться успел я на груди у Демо.
Свет благодатный, — который теперь мне так горек! — о, лучше б,
Быстро назад побежав, снова ты вечером стал!
Было же прежде, что вспять устремлялся ты волею Зевса
Ради Алкмены, — не нов ход и обратный тебе.

Утро, враждебное мне! Что так тихо ты кружишь над миром
Нынче, когда у Демо млеет в объятьях другой?
Прежде, как с нею, прекрасной, был я, ты всходило скорее,
Точно спешило в меня бросить злорадным лучом.

Асклепиада глазами, подобными светлому морю,
Всех соблазняет поплыть с нею по волнам любви.

Сбегай, Доркада, скажи Ликениде: «Вот видишь — наружу
Вышла неверность твоя: время не кроет измен».
Так и скажи ей, Доркада. Да после еще непременно
Раз или два повтори. Ну же, Доркада, беги!
Живо, не мешкай! Справляйся скорей. Стой! Куда же, Доркада,
Ты понеслась, не успев выслушать все до конца?
Надо прибавить к тому, что сказал я… Да что я болтаю!
Не говори ничего… Нет, обо всем ей скажи,
Не пропусти ни словечка, Доркада… А впрочем, зачем же
Я посылаю тебя? Сам я с тобою иду.

Звезды и месяц, всегда так чудесно светящий влюбленным!
Ночь и блужданий ночных маленький спутник — игрун!
Точно ль на ложе еще я застану прелестницу? Все ли
Глаз не смыкает она, жалуясь лампе своей?
Или другой обнимает ее? О, тогда я у входа
Этот повешу венок, вянущий, мокрый от слез,
И надпишу: «Афродита, тебе Мелеагр, посвященный
В тайны твои, отдает эти останки любви».