Гай Крисп - Сочинения

(7) Действовать надо, то есть выступить против этого, квириты, дабы снятые с вас доспехи [644]не оставались в руках этих людей; нельзя мешкать и давать обеты, призывая богов на помощь, разве что вы надеетесь на то, что Сулла уже испытывает отвращение к своей тирании или стыдится ее и преступным образом приобретенную власть намерен сложить с себя с большим риском, чем тогда, когда ее приобретал. (8) Но он пал так низко, что считает достославным только то, что безопасно, а все, что обеспечивает ему господство, — честным. (9) Поэтому пресловутого спокойствия и досуга при свободе [645]— того, что многие честные люди предпочитали трудам, связанным с почестями, — больше не существует; (10) ныне, квириты, надо быть рабом или повелевать, испытывать страх или внушать его!

(11) Чего еще нам ждать? Какие человеческие законы уцелели [646], какие божеские не оскорблены? Римский народ, еще недавний повелитель народов, теперь, лишенный верховной власти, славы, прав, возможности существовать и презираемый, больше не получает даже пищи, положенной рабам. (12) Большинство союзников и латинян, которым за многие выдающиеся заслуги были вами дарованы гражданские права, лишились их по воле одного человека, и домашние очаги ни в чем не виновного народа несколько его приспешников захватили в качестве платы за свои преступления. (13) Во власти одного человека законы, правосудие [647], государственная казна, провинции, цари — словом, право жизни и смерти над гражданами. (14) В это же время вы видели людей, принесенных в жертву, и могилы, оскверненные кровью сограждан [648]. (15) Что еще остается мужам, как не покончить с противозаконием или с честью умереть, потому что природа определила один конец всем смертным, даже тем, кто защищается с оружием в руках, и никто, кроме тех, у кого бабья натура, не ждет безропотно своего последнего часа.

(16) Но если послушать Суллу, то я мятежник, раз осуждаю награду тем, кто учинил смуту, и сторонник войны, поскольку требую восстановить права мирного времени. (17) Если верить ему, то вам обеспечены неприкосновенность и безопасность при осуществлении своей верховной власти только в том случае, если пиценец Веттий [649]или письмоводитель Корнелий [650]будут тратить захваченное ими чужое имущество, если вы одобрите все проскрипции, обрушившиеся на невинных людей, пострадавших из-за своего богатства, жестокие казни знаменитых мужей, безлюдье в Городе после бегства и резни, распродажу и раздаривание имущества несчастных граждан, словно это добыча, захваченная у кимвров [651].

(18) Сулла обвиняет меня в том, что я завладел имуществом жертв проскрипций. Право, наибольшее из его преступлений — в том, что ни я, ни кто-либо другой не чувствовали себя бы достаточно безопасно, если бы поступали честно [652]. Но то, что я тогда приобрел в страхе, оплатив его, я, полноправный собственник, все же возвращаю, и намерение мое — не допускать, чтобы имущество граждан было чьей-либо добычей. (19) Довольно и того, что мы претерпели и навлекли на себя своим безумием, — что римские войска были втянуты в междоусобицы и что оружие было направлено против нас самих, а не против чужеземцев. Да будет предел всем преступлениям и оскорблениям! Ведь Сулла настолько далек от раскаяния в них, что считает их делом славы и с вашего дозволения готов их совершать с еще большей дерзостью.

(20) И я теперь боюсь не вашего мнения о Сулле, но вашей нерешительности, как бы вы, каждый ожидая, что начнет другой, заранее не оказались не столько в его власти, нестойкой и подорванной, но в плену собственной нерадивости, которая и позволяет ему грабить и, в меру его наглости, казаться счастливым. (21) Ибо кто, кроме его запятнанных преступлением приспешников, поддерживает его, кто не хочет всяческих перемен с сохранением одной лишь победы? Не солдаты ли, чьей кровью добыты богатства Тарулы и Сцирта, худших из рабов? Или граждане, которым при выборах магистратов предпочли Фуфидия, гнусную служанку, позорище для всех должностей? [653](22) Величайшую уверенность поэтому внушает мне победоносное войско, которое за свои многочисленные раны и труды не получило ничего, кроме тирана, (23) разве только что войска наши выступили, чтобы оружием ниспровергнуть власть трибунов [654], добытую их предками, и самим вырвать у себя права и правосудие [655], разумеется, за превосходную плату — ведь они, сосланные на болота и в леса [656], понимают, что оскорбления и ненависть достаются им, а награды — кучке людей.

(24) Почему же Сулла шествует в сопровождении такой большой толпы [657]и столь уверенно? Потому что благополучие превосходно скрывает пороки. Когда оно пошатнется, Суллу станут презирать так же, как его прежде боялись, разве только он рассчитывает на мнимое согласие и мир, как он назвал свои злодеяния и паррицидий [658]. По его словам, государство будет существовать и война окончится только в том случае, если народ будет согнан со своей земли, отнятая у граждан добыча распределена между рабами, высшее право и правосудие в отношении всего, что принадлежит римскому народу, будут находиться в руках Суллы.

(25) Если вы считаете это миром и согласием, то одобряйте величайший переворот в государстве и разрушение его устоев, утверждайте навязанные вам законы, миритесь со спокойствием при рабстве, и подавайте потомкам пример, как уничтожить государство ценой его же крови. (26) Что касается меня, то, хотя я, достигнув этой высшей должности [659], достаточно возвысил имя своих предков и защитил его, у меня все же не было намерения заниматься частными делами и связанную с большим риском свободу я предпочел спокойному рабству. (27) Если вы согласны со мной, то воспряньте духом, квириты, и, с доброй помощью богов, следуйте за Марком Эмилием, консулом, полководцем и руководителем в деле восстановления свободы.

(1) Больше всего желал бы я, отцы сенаторы, чтобы ничто не нарушало спокойствия в государстве или, по крайней мере, чтобы перед лицом опасности на его защиту встали самые решительные люди; я хотел бы, наконец, чтобы дурные дела обращались против тех, кто их замыслил. Но, наоборот, все сотрясается от мятежей, и учиняют их те, кто более всего должен был бы им противодействовать; наконец, постановления сквернейших и неразумнейших граждан вынуждены выполнять честные и здравомыслящие. (2) При всем нашем отвращении к войне нам приходится браться за оружие, потому что такова воля Лепида, — разве только кто-нибудь из вас намерен соблюдать мир и терпеть состояние войны. (3) О благие боги, до сих пор защищающие этот Город, хотя сами мы перестали о нем заботиться! Марк Эмилий, самый отъявленный из всех негодяев, — о нем нельзя даже сказать, более он гадок или труслив, — имеет войско, чтобы удушить свободу, и, ранее вызывавший презрение, теперь внушает страх. Вы же, склонные ворчать и медлить, внимая болтовне и ответам прорицателей, не защищаете мир, а всего лишь хотите его и не понимаете, что мягкость ваших постановлений умаляет ваше достоинство и ослабляет страх в его душе.