Демосфен - Избранные речи

(24) С другой стороны, если кто-нибудь думает, что это сопряжено с большими расходами, со многими трудностями и хлопотами, он рассуждает совершенно правильно. Но когда он представит себе последствия, какие ожидают наше государство в дальнейшем, если оно не согласится на эти меры, тогда он увидит все преимущество самим добровольно исполнять то, что требуется… В самом деле, пусть бы даже кто-нибудь поручился – из богов, конечно, так как из людей никто бы не мог быть надежным поручителем в таком важном деле – за то, что, если вы будете оставаться спокойными и все предоставите своему течению, он не придет в конце концов сюда против вас самих; (25) тогда все-таки позорно, клянусь Зевсом и всеми богами, и недостойно вас и установившейся славы нашего государства и деяний наших предков – из-за собственной беспечности ввергнуть в рабство всех решительно остальных греков, и я лично согласился бы скорее умереть, чем это предложить. (26) Впрочем, если кто-нибудь другой говорит так и это вам представляется убедительным, пусть будет по-вашему – не обороняйтесь, бросьте все на произвол судьбы. Но если никто не разделяет такого взгляда, – наоборот, если мы все знаем, что, чем больше владений мы позволим ему захватить у нас, тем более упорного и сильного будем в нем иметь врага, тогда где же тот предел, до которого мы будем все отступать? Чего мы ждем? Когда же, граждане афинские, у нас явится желание исполнять свои обязанности? – «Тогда, клянусь Зевсом, когда это будет необходимо». (27) Но то, что можно назвать необходимостью с точки зрения свободных людей, не только есть налицо, но у нас давно уже позади; что же касается той необходимости, какая бывает у рабов, то надо молиться, чтобы она никогда не наступала. А в чем разница? В том, что, если для свободного человека необходимостью бывает стыд за происходящее (и я не знаю, какую еще можно бы назвать другую выше этой), то для раба это – побои и телесные наказания (да минует нас это!), о чем и говорить-то не пристало.

(28) Затем, конечно, граждане афинские, всякие проволочки с такими обязанностями, которые каждый должен выполнять личным трудом и на собственные средства, неуместны, никоим образом не допустимы, но все-таки они могут находить хоть некоторое оправдание. А вот если вы не хотите даже слушать о таких делах, которые следует не только прослушать, но и обсудить, это уже заслуживает всяческого осуждения. (29) Вы обыкновенно ни о чем не хотите слушать, пока не настанут, как теперь, решительные события, и ничего не хотите обсуждать в спокойных условиях; но в то время, как тот человек готовится, вы вместо того, чтобы самим делать то же самое и со своей стороны приготовляться, относитесь беспечно, и если кто-нибудь говорит об этом, того гоните с трибуны 23; когда же узнаете о падении или хотя бы об осаде какого-нибудь города, тогда только начинаете слушать и готовиться. (30) Между тем выслушать и обсудить дело нужно было именно в то время, когда вы этого не хотели, теперь же нужно бы уже действовать и пользоваться сделанными приготовлениями, тогда как вы еще только слушаете. Разумеется, такие привычки и приводят к тому, что вы одни из всех людей поступаете совсем не так, как остальные: остальные люди обыкновенно, прежде чем приняться за дело, занимаются обсуждением, а вы – тогда, когда дело уже сделано.

(31) Так вот я и буду говорить о том, что остается и что давно следовало бы сделать, но не потеряло значения и теперь. Ни в чем вообще не нуждается наше государство для предстоящих ему теперь дел в такой степени, как в деньгах. Сложилось само собой благоприятное стечение обстоятельств, и, если мы сумеем воспользоваться им надлежащим образом, тогда, может быть, у нас все и выйдет как нужно. Прежде всего, те люди, которым персидский царь верит и которых считает в числе оказавших ему услуги, ненавидят Филиппа и ведут с ним войну 24. (32) Затем, помощник и сообщник Филиппа во всех его замыслах против царя схвачен и увезен 25, и таким образом обо всех этих делах царь услышит не по обвинениям со стороны нас, у которых он может предположить желание говорить в своих собственных расчетах, а со слов самого исполнителя и руководителя, что придаст тем сообщениям достоверность, и останется еще слово за нашими послами, которое царь тогда выслушает с особенным удовольствием (33) – именно о том, что надо совместными силами отомстить нашему общему обидчику и что для царя гораздо опаснее будет Филипп, если нападет сперва на нас, потому что, если мы, оставшись без помощи, потерпим какое-нибудь несчастье, он уже без всякого опасения может пойти против него 26. Так вот насчет всех этих вопросов, я думаю, и надо отправить посольство, чтобы оно договорилось с царем, и надо отказаться от нелепого взгляда, который много раз причинял нам ущерб: «да он варвар», или «он общий враг для всех» и все тому подобное. (34) Так я нередко вижу, как кто-нибудь, с одной стороны, высказывает опасения против лица, находящегося в Сузах или Экбатанах 27, и утверждает, будто оно враждебно относится к нашему государству, хотя оно и прежде помогло нам поправить дела государства 28, да и теперь предлагало это (если же вы вместо того, чтобы принять предложение, отвергли его, в этом не его вина), а с другой стороны, тот же человек говорит совершенно в ином духе про грабителя греков, растущего вот так близко у самых наших ворот в середине Греции. Таким рассуждениям я лично всегда удивляюсь и боюсь этого человека, кто бы он ни был, поскольку он не боится Филиппа.

(35) Далее, есть и еще одно дело, которое весьма вредит нашему государству. Опороченное несправедливой бранью и недостойными речами, оно дает предлог людям, которые не хотят вовсе исполнять справедливых требований в свободном государстве. И на него именно, как вы увидите, сваливают вину за все упущения у нас в делах, когда кто-нибудь не выполняет своих обязанностей. Хотя я и весьма боюсь говорить об этом, но все-таки скажу. (36) Я думаю, что с пользой для государства сумею высказать справедливые соображения и в защиту бедных против богатых, и в защиту состоятельных против неимущих. Если бы нам удалось устранить из обращения как те нарекания, которые некоторыми несправедливо делаются на зрелищную казну, так и опасение, что этот порядок рано или поздно приведет к какому-нибудь крупному несчастью, тогда не было бы дела более важного для государства, которое мы могли бы внести со своей стороны и которое вообще могло бы более укрепить все государство в целом. (37) Но смотрите на дело вот с какой точки зрения. Я скажу сперва о людях, которые, очевидно, находятся в нужде. Было недавно у вас такое время, когда доходы у государства не превышали ста тридцати талантов 29, и все-таки тогда среди людей, могущих по состоянию исполнять триерархию или делать взносы 30, не было никого, кто бы отказывался от исполнения падавших на него обязанностей под предлогом, что не имеет избытков, и у нас и триеры плавали, и деньги находились, и все обязанности мы выполняли. (38) После этого судьба на наше благо умножила общественное достояние, и теперь получается дохода четыреста талантов вместо прежних ста, и при этом никто из состоятельных людей не только не терпит никакого ущерба, но всякий получает еще прибыль, так как все состоятельные приходят, чтобы получить свою долю в этом, – и правильно поступают; (39) Так какое же есть у нас теперь основание бранить за это друг друга и находить в этом отговорку, чтобы не исполнять ничего *из своих обязанностей*, или, может быть, мы завидуем бедным за эту помощь, явившуюся им от самой судьбы? Я со своей стороны не мог бы обвинять их за это, да и не нахожу справедливым. (40) Да ведь и в частных домах я не вижу ни одного решительно человека из людей в зрелом возрасте, который так относился бы к старшим или был настолько несознателен и неразумен, что отказывался бы сам делать что-нибудь, если все не будут делать того же, что и он: он подлежал бы в таком случае ответственности по законам о худом обращении 31, так как, я думаю, справедливость требует исполнять по отношению к родителям тот долг, который определен им одинаково и природой, и законом, и выполнять его чистосердечно. (41) И вот, как у каждого из нас в отдельности есть свой родитель, так и всех вообще родителей надо считать общими родителями всего государства в целом, и у них не только не следует отнимать ничего из тех благ, которые дает им государство, но даже, если бы не было этих благ, так надо бы изыскать их откуда-нибудь еще, чтобы ни в чем у них не было недостатка по нашей невнимательности. (42) Так вот, если богатые будут держаться такого взгляда, их образ действия, мне кажется, будет не только справедливым, но и полезным. И в самом деле, лишать кого-нибудь в государственном порядке необходимых средств – это значит вызывать у многих недовольство существующим положением. А нуждающимся я посоветовал бы отказаться от того требования, которым недовольны состоятельные и за которое справедливо осуждают их. (43) Сейчас я постараюсь таким же образом, как только что сделал относительно бедных, объяснить и точку зрения богатых, не побоявшись высказать правду. Именно, по моему мнению, нет вообще ни одного настолько низкого и жестокого по умственному складу человека, – не говоря уж про афинян, *но и среди остальных людей*, – кто бы стал сожалеть, видя, что эту помощь получают люди бедные и нуждающиеся в необходимом. (44) Но в чем же выходит тут затруднение и чем это дело вызывает против себя неудовольствие? Это бывает тогда, когда видят, что некоторые люди начинают переносить этот порядок от общественной собственности на частную, и что, хотя оратор, предлагающий это, становится у вас сейчас же великим, прямо бессмертным по своей неприкосновенности, но все-таки тайный приговор бывает отличен от явного шума одобрений 32. Вот это и вызывает недоверие и даже возмущение. (45) Да, граждане афинские, нужно установить между собой справедливые взаимоотношения в государстве, – богатые должны иметь уверенность, что у них жизнь вполне обеспечена принадлежащей им собственностью и что им за нее нечего бояться, в случае же опасности они обязаны отдавать ее отечеству на общее дело ради спасения; остальные должны общественное достояние считать общим и иметь в нем свою долю, а частную собственность каждого отдельного лица – достоянием владельца. Так и малое государство становится великим, и великое спасается. Итак, если говорить о том, что́ требуется от обеих сторон, то сказанным, вероятно, все это исчерпывается, а ка́к это может быть осуществлено – это должно быть установлено законом 33.