Демосфен - Избранные речи

(234) Так вот, что касается сил нашего государства, то их составляли жители островов 314 – не всех, а наиболее слабых, так как ни Хиос, ни Родос, ни Керкира не были с нами; денежное обложение у нас доходило до 45 талантов 315, да и оно было уже собрано вперед; гоплитов же и всадников не было, кроме своих собственных, ни одного. Но страшнее всего для нас и наиболее на руку врагам было то, что эти люди 316внушили всем окрестным жителям скорее враждебные, чем дружественные чувства к нам – именно, мегарцам, фиванцам, эвбейцам.

(235) В таком положении были дела нашего государства, и никто не мог бы ничего возразить против этого. А посмотрите, как было у Филиппа, с которым у нас шла борьба 317. Во-первых, он распоряжался своими подчиненными сам полновластно, а это в делах войны – самое важное из всего. Затем, его люди никогда не выпускали из рук оружия. Далее, денежные средства у него были в избытке, и делал он то, что сам находил нужным, причем не объявлял об этом наперед в псефисмах и не обсуждал открыто на совещаниях, не привлекался к суду сикофантами, не судился по обвинению в противозаконии, никому не должен был давать отчета, – словом, был сам над всем господином, вождем и хозяином. (236) Ну, а я, поставленный один на один против него (справедливо разобрать и это), над чем имел власть? – Ни над чем! Ведь прежде всего, само это право выступать с речами перед народом, единственное, что было в моем распоряжении, вы мне предоставляли в такой же степени, как и людям, состоявшим на жалованье у него, и в чем им удавалось одержать верх надо мной (а такие случаи бывали часто и по любому поводу), это самое вы и постановляли на пользу своим врагам перед тем, как разойтись из Собрания. (237) Но все-таки, несмотря на такие невыгоды в нашем положении, я привлек к союзу с вами эвбейцев, ахейцев, коринфян, фиванцев, мегарцев, левкадян, керкирцев 318, – у них у всех удалось набрать в общем пятнадцать тысяч наемников и две тысячи всадников, помимо гражданских сил; денег я постарался собрать насколько мог больше 319. (238) Если же ты, Эсхин, говоришь о справедливости в отношениях с фиванцами, византийцами или эвбейцами, или сейчас вот занимаешься разговорами о равенстве 320, то, во-первых, ты не знаешь, что и прежде из тех триер, сражавшихся на стороне греков, из общего числа трехсот двести выставило наше государство 321и что оно, как всем было очевидно, не находило в этом для себя умаления, не привлекало к суду людей, давших такой совет, не выражало своего неудовольствия (это было бы стыдно!), но было благодарно богам, коль скоро при общей опасности, обступившей греков, оно могло выставить на общее спасение вдвое больше сил, чем все остальные. (239) Во-вторых, впустую ты стараешься выслужиться перед ними 322, клевеща на меня, как сикофант. Зачем же ты говоришь сейчас о том, что следовало бы сделать, а сам тогда не вносил об этом письменных продолжений, хоть находился в городе и лично присутствовал в собрании, и раз по-твоему это было возможно при тех условиях, когда нам приходилось принимать не то, чего мы хотели, а то, что позволяли обстоятельства? Это – потому, что был налицо покупатель, переманивший от нас людей и готовый не только сейчас же принять к себе всех, кого гнали от себя мы, но еще и давать им плату.

(240) Но если мне теперь даже за удачно выполненные дела бросают обвинения, то ка́к вы думаете – что стали бы делать и что стали бы говорить вот эти нечестивые люди, если бы тогда из-за таких мелочных требований с моей стороны эти государства отошли от нас и примкнули к Филиппу и если бы ему в то же время удалось подчинить себе и Эвбею, и Фивы, и Византию? (241) Разве не стали бы говорить, что эти города преданы, что их оттолкнули, несмотря на желание их быть с нами? и далее, что, благодаря византийцам, Филипп стал властителем Геллеспонта и овладел путями хлебного снабжения греков; что пограничная тяжелая война по милости фиванцев перенесена в Аттику, что море стало непроезжим из-за разбойников, делающих налеты из Эвбеи? Разве не говорили бы этого, да помимо этого и еще много другого? (242) Подлое, граждане афинские, подлое существо – сикофант всегда и со всех точек зрения, клеветник и ябедник. А этот человечишка, кроме того, и от природы лиса, от роду не делавший ничего порядочного и благородного, настоящая трагическая обезьяна, деревенский Эномай 323, ложный оратор. Какой же, в самом деле, прок для отечества от твоего искусства? (243) Что же сейчас ты говоришь нам о прошлых делах? Да это – то же самое, как если бы врач ничего не говорил своим больным, навещая их в тяжелом состоянии, и не указывал средств, чтобы излечиться от болезни, а потом, когда какой-нибудь из них умер, на поминках в честь него 324он пошел бы вместе с другими на могилу и стал объяснять: «если бы этот человек сделал то-то и то-то, он не умер бы». Сумасшедший, что же теперь ты об этом говоришь? 325

(244) Далее, вот и насчет поражения, – если ты торжествуешь по поводу его, хотя тебе, проклятый, следовало бы его оплакивать, – вы найдете, что государство потерпело его вовсе не по моей вине. Примите только в расчет вот что. Ни из одного места никогда, куда бы вы ни отправляли меня в качестве посла, я не уходил побежденный послами Филиппа – ни из Фессалии, ни из Амбракии 326, ни из Иллирии, ни от фракийских царей, ни из Византии и ниоткуда из другой страны, ни, наконец, из Фив; но зато, где только его послы терпели поражение в речах, на все те места он нападал и покорял их оружием. (245) Так вот по этим делам ты требуешь от меня отчета и не стыдишься от человека, которого только что высмеивал за слабость 327, требовать, чтобы он сам в одиночку одолел силу Филиппа, да еще только словами? В самом деле, что́ же другое было в моем распоряжении? Не было власти ни над волей, ни над судьбой каждого из выступающих в поход воинов, не было и власти стратега, в которой ты требуешь у меня отчета: вот какой ты несуразный! (246) Но, конечно, по всем делам, за которые только может нести ответственность оратор, берите с меня отчет в полной степени; я не прошу о снисходительности. Ну, а в чем же эти обязанности заключаются? – В том, чтобы увидеть события еще при самом их начале, предугадать их течение и предупредить об этом всех остальных. Это сделано мной. Кроме того, бывающие в каждом деле промедления, остановки, недоразумения, соперничество, эти естественные, присущие всем свободным государствам и неизбежные недостатки – все это надо сократить по возможности до самой незначительной степени и, наоборот, обратить граждан к согласию, дружбе, к ревностному исполнению долга. И это все мной выполнено, и вряд ли кто найдет когда-нибудь в этом хоть малейшее упущение с моей стороны. (247) И у кого бы ни спросить, какими средствами Филипп добился большинства своих успехов, все ответили бы, что войсками, подарками и подкупами руководящих деятелей. Так вот я военных сил в своем распоряжении не имел никаких, не был военачальником, а следовательно, и ответственность за совершенное в этой области не должна ложиться на меня. Что же касается того, удалось ли меня подкупить деньгами или нет, то в этом я, конечно, победил Филиппа: как подкупающий побеждает получившего деньги, если подкупит его, так не взявший и оставшийся неподкупным побеждает покупателя. Таким образом, наше государство осталось непобежденным в том, что зависело от меня.