Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Что касается Дионисия, то я удивлен: он был у меня в большем почете, нежели у Сципиона Панетий 1707. Он отнесся с самым отвратительным презрением к моей нынешней участи. Ненавижу его и буду ненавидеть. О, если бы я мог отплатить! Но ему отплатит его нрав.

3. Пожалуйста, особенно тщательно обдумай теперь, что мне следует делать. Войско римского народа осаждает Гнея Помпея, держит, окружив рвом и валом, препятствует бежать; а мы живем, и этот город 1708стоит, преторы производят суд, эдилы подготовляют игры, честные мужи записывают рост, сам я сижу. Попытаться мне идти туда как безумный, умолять муниципии о верности 1709? Честные не последуют, легкомысленные высмеют, жаждущие перемен, особенно победители и вооружившиеся, применят насилие и поднимут на меня руку.

4. Так каково твое мнение? Что за совет даешь ты, чтобы окончить эту несчастнейшую жизнь? Теперь я страдаю, теперь я мучусь, в то время как кое-кому кажется, что я был или мудрым, оттого что не пошел вместе 1710, или счастливым. Мне — противоположное. Ведь я никогда не хотел быть участником его 1711победы, я предпочел бы разделить его поражение. Что мне теперь умолять тебя о письмах, что умолять о твоем благоразумии или расположении? Свершилось. Ничто уже не может помочь мне, которому даже уже нечего желать, кроме того, чтобы получить избавление благодаря состраданию недруга 1712.

[Att., IX, 13a]

Рим, приблизительно 23 марта 49 г.

Бальб шлет привет императору Цицерону.

1. Цезарь прислал нам 1713очень краткое письмо, копию которого я прилагаю. По краткости письма ты можешь понять, что он очень занят, раз он о столь важном деле написал столь кратко. Если будет еще что-либо новое, немедленно напишу тебе.

«Цезарь Оппию, Корнелию привет.

За шесть дней до мартовских ид я прибыл в Брундисий, расположил лагерь у стены. Помпей в Брундисии; он прислал ко мне Нумерия Магия 1714насчет мира. Я ответил, что нашел нужным. Я хотел, чтобы вы немедленно узнали это. Когда у меня появится надежда, что я приду к какому-нибудь соглашению, немедленно вас извещу».

2. Как я теперь, мой Цицерон, после того как у меня снова появилась надежда на мир, по-твоему, тревожусь, как бы что-нибудь не помешало соглашению между ними? Ибо я его желаю, — это я могу делать отсутствуя. Если б я был вместе, пожалуй, могло бы показаться, что я чем-то полезен. Теперь терзаюсь ожиданием.

[Att., IX, 13]

Формийская усадьба, 24 марта 49 г.

1. Неправдивые были слова 1715, как я полагаю, те — насчет плотов 1716. К чему было Долабелле в том письме, которое он отправил из-под Брундисия за два дня до мартовских ид, писать об этом, как бы счастливом дне для Цезаря оттого, что Помпей бежит и намерен отплыть при первом же ветре? Это сильно противоречит тем письмам, копии которых я тебе послал ранее. Здесь же говорят о подлинно преступных замыслах, но ни более свежего, ни лучшего, чем Долабелла, источника известий о событиях не было.

2. За десять дней до календ я получил от тебя письмо, в котором ты откладываешь все советы на то время, когда мы будем знать, что произошло. Так оно, конечно, и есть, и пока невозможно не только решить что-нибудь, но даже подумать. Впрочем, это письмо Долабеллы заставляет меня вернуться к прежним помышлениям. Ведь в канун Квинкватра 1717была превосходная погода, которой он 1718, я полагаю, воспользовался.

3. Сводка твоих советов 1719была собрана мной не для сетований, но больше для собственного утешения. Ведь меня удручали не столько эти беды, сколько подозрение в моей виновности и безрассудстве. Я считаю, что последней нет, так как мои поступки и решения соответствуют твоим советам. Что же касается твоих слов, будто бы более вследствие моих заявлений, нежели благодаря его заслугам произошло то, что я кажусь в таком долгу у него 1720, то это так. Я сам всегда превозносил их и притом больше для того, чтобы он не считал, что я помню о прошлом 1721. Если бы я о нем особенно хорошо помнил, я все-таки теперь должен был бы уподобиться ему при тех обстоятельствах. Он ничем не помог мне, когда был в состоянии; но впоследствии он был другом, даже большим; но по какой причине — совсем не знаю. Поэтому и я — ему. Более того, в каждом из нас равное то, что мы были вовлечены одними и теми же 1722. Но если бы я мог принести ему такую же пользу, какую он мог мне! Тем не менее мне было очень приятно то, что он сделал. Теперь я и не знаю, чем я могу ему помочь, и, если бы мог, не считал бы нужным помочь, раз он подготовляет столь губительную войну.

4. Я только не хочу оскорбить его, оставаясь здесь, и не мог бы, клянусь, ни видеть то, что ты уже можешь предвидеть, ни участвовать в этих бедах. Но я потому несколько медлил с отъездом, что о добровольном отъезде без всякой надежды на возвращение трудно думать. Ведь я вижу, что этот 1723так обеспечен пехотой, конницей, флотами, вспомогательными войсками галлов, которыми Маций, как я полагаю, хвастал , но он с уверенностью говорил, что... 1724пехотинцев, конных обещает на десять лет за свой счет. Но пусть это будет хвастовством ; во всяком случае он располагает большими силами и будет располагать не податями с Италии, а имуществом граждан. Прибавь его уверенность, прибавь слабость честных мужей, которые, считая того 1725справедливо разгневанным на них, возненавидели игру, как ты пишешь. Но я хотел бы, чтобы ты написал, кто именно выказал это. Но и этот, который обещал больше, чем сделал 1726, и те, кто любил того 1727, вообще не любят его; муниципии же и римские поселяне того 1728боятся, этого 1729любят до сего времени. Поэтому он так подготовлен, что, хотя он и не может победить, я все-таки не вижу, каким образом он может быть побежден. Я же боюсь не столько его обмана, сколько уговоров принуждением. «Ведь ты знаешь, что просьбы тиранов, — говорит Платон, — смешаны с принуждением » 1730.

5. То лишенное гаваней 1731ты, вижу я, не одобряешь. Даже мне оно не нравилось, но я находил в нем укрытие и верную помощь . Если бы оно было у меня в достаточном количестве в Брундисии, я предпочел бы; но там нет никакого укрытия. Однако, как ты пишешь, — когда мы будем знать.

6. Перед честными мужами я не слишком оправдываюсь. Ведь Секст 1732написал мне, что за обеды они и устраивают и посещают, — какие великолепные, как рано начинающиеся! Но хотя они и честны, они не честнее меня. Они повлияли бы на меня, если бы были храбрее. Насчет Ланувийской усадьбы Фамеи я ошибся: я видел во сне троянскую. Ее я хотел за 500 000 сестерциев, но она стоит дороже. Тем не менее я желал бы, чтобы ты купил ее для меня, если бы я видел какую-либо надежду на пользование ею 1733.

7. О каких чудовищных делах я ежедневно читаю, ты поймешь из той книжечки, которая вложена в послание. Наш Лентул 1734— в Путеолах, недоумевая , как рассказывает Цесий, что ему делать; он страшится корфинийского посрамления ; он считает, что перед Помпеем он теперь выполнил свой долг; благожелательность Цезаря его волнует, однако более волнуют виды на будущее.