Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Поэтому подготовься: ты имеешь дело и с прожорливым человеком и с таким, который уже кое-что понимает; ты ведь знаешь, как заносчивы поздно научившиеся . Тебе следует отучиться от своих холодных кушаний и артолаганов 2309. Я уже обладаю такой значительной долей искусства, что почаще осмелюсь звать твоего Веррия и Камилла 2310— что за утонченность у этих людей, что за изящество! Но оцени дерзость: даже Гирцию дал я обед, но без павлина 2311; в этом обеде мой повар сумел воспроизвести все, кроме горячего соуса.

3. Вот какова, следовательно, теперь моя жизнь: утром я приветствую дома 2312и многих честных мужей, хотя и печальных, и нынешних радостных победителей 2313, которые, правда, относятся ко мне с очень предупредительной и очень ласковой любезностью. Как только приветствия отхлынут, зарываюсь в литературные занятия: или пишу или читаю; даже приходят послушать меня, словно ученого человека, так как я несколько ученее, чем они; затем все время отдается телу 2314. Отечество я уже оплакал и сильнее и дольше, чем любая мать единственного сына. Но если любишь меня, береги здоровье, чтобы я не проел твоего состояния, пока ты будешь лежать; я ведь решил не щадить тебя даже больного.

[Fam., VII, 27]

Рим, 46 г.

Цицерон шлет привет Титу Фадию Галлу 2315.

1. Удивляюсь, почему ты меня обвиняешь, когда тебе не дозволено это делать. Будь это дозволено, тебе все-таки не следовало бы. «Ведь я уважал тебя во время твоего консульства» 2316. И ты говоришь, будет так, что Цезарь тебя восстановит. Многое ты говоришь, но тебе никто не верит. Народного трибуната ты, по твоим словам, добивался ради меня. О, если бы ты всегда был трибуном! Ты не искал бы никого, кто бы вступился 2317. Ты говоришь, я не осмеливаюсь высказать свое мнение. Будто бы я ответил тебе недостаточно смело, когда ты беззастенчиво просил меня.

2. Пишу это тебе, чтобы ты понял, что в том самом роде, в котором ты хочешь что-то значить, ты — ничто. Если бы ты высказал мне свое неудовольствие по-дружески, я бы с удовольствием и легко обелил себя перед тобой; ведь то, что ты совершил 2318, не неприятно мне; но то, что ты написал, — тягостно. Однако меня сильно удивляет, как это я, благодаря которому прочие свободны 2319, не показался тебе свободным. Ведь если то, что ты мне, по твоим словам, сообщил 2320, было ложным, то в чем я перед тобой в долгу? Если истинным — ты наилучший свидетель тому, в чем передо мной в долгу римский народ 2321.

[Fam., VII, 28]

Рим, август (?) 46 г.

Марк Цицерон шлет привет Курию 2322.

1. Помню, мне казалось, что ты поступаешь неразумно, живя именно с теми 2323, а не с нами: ведь пребывание в этом городе 2324(правда, когда это был город) соответствовало твоей человечности и любезности гораздо больше, чем весь Пелопоннес, не говоря уже о Патрах. Теперь, наоборот, мне кажется, что ты и многое предвидел, когда ты, при почти безнадежном положении здесь, переехал в Грецию, и что в настоящее время ты не только разумен, раз тебя здесь нет, но даже счастлив. Впрочем, кто, будучи сколько-нибудь разумен, теперь может быть счастлив?

2. Но я достигаю другим способом почти того же, чего ты, которому это можно было, достиг пешком, чтобы быть там,

Где Пелопа сынов… 2325

(прочее ты знаешь): ведь всякий раз, как я выслушаю приветствия друзей 2326, что происходит даже при большей многолюдности, чем бывало обычно, оттого что они, по-видимому, в гражданине с честным образом мыслей видят как бы белую птицу 2327, я удаляюсь в библиотеку; благодаря этому я создаю труды, важность которых ты, пожалуй, оценишь. Ведь из этого одного твоего разговора, когда ты у себя дома укорял меня за мою печаль и отчаяние, я понял, что ты не находишь в моих книгах 2328моего духа.

3. Но, клянусь, я и тогда оплакивал государство, которое — не только за его услуги мне, но и за мои ему — было мне дороже жизни, и теперь, хотя меня утешает не только рассудок, который должен оказывать величайшее действие, но также время, которое обычно врачует даже глупцов, я все-таки скорблю из-за того, что общее дело настолько распалось, что не остается даже надежды, что когда-либо станет лучше. Однако и теперь вина не того, в чьей власти всё 2329(разве, пожалуй, именно этого не должно было быть), но одно случайно, другое даже по нашей вине произошло так, что о былом не следует жалеть. Надежды, как вижу, не осталось никакой. Поэтому возвращаюсь к вышесказанному: ты покинул это разумно, если преднамеренно; счастливо, если случайно.

[Fam., IX, 19]

Рим, вторая половина августа 46 г.

Цицерон шлет привет Луцию Папирию Пету.

1. Ты все-таки не отказываешься от лукавства: намекаешь, что Бальб был доволен самым скудным угощением. Ты, видимо, говоришь вот что: если так сдержанны цари 2330, то консулярам надо быть много более сдержанными. Ты не знаешь, что я всё выудил от него; что он пришел прямо от ворот 2331в мой дом. И я удивляюсь не тому, что он не предпочел — в свой, но тому, что — не к своей 2332. Но мои первые три слова: «Что наш Пет?». А он с клятвой, что «он нигде никогда большего удовольствия...».

2. Если ты достиг этого своими словами, подставляю тебе не менее изящные уши; но если — закусками, то прошу тебя не считать, что картавые 2333ст оят большего, чем красноречивые 2334. Мне каждый день мешает то одно, то другое. Но если я освобожусь, так что смогу приехать в вашу местность, то я не допущу, чтобы ты счел, что ты был извещен мной поздно.

[Fam., IX, 17]

Рим, конец августа или начало сентября 46 г.

1. Не смешной ты человек, раз ты спрашиваешь у меня, после того как у тебя был наш Бальб 2335, — чт о, по моему мнению, будет с вашими муниципиями и землями 2336? Как будто я знаю что-либо такое, чего бы не знал он, или, если я что-нибудь когда-нибудь и знаю, то я обычно знаю не от него? Более того, если ты любишь меня, дай мне знать, чт обудет с нами; ведь в твоей власти был тот, от кого — либо от трезвого, либо, во всяком случае, от пьяного — ты бы мог знать. Но об этом я не спрашиваю, мой Пет: во-первых, потому, что мы уже четыре года живы по милости, если это милость или это жизнь — пережить государство 2337; затем, потому, что и я, мне кажется, знаю, чт обудет; ведь произойдет всё, чего только ни захотят те, кто будет силен, а сильно всегда будет оружие. Следовательно, для нас должно быть достаточно того, что нам уступают. Если кое-кто не мог терпеть это, он должен был умереть.

2. Правда, вымеряют вейские и капенские земли 2338. Это недалеко от тускульской усадьбы: однако я ничего не боюсь: наслаждаюсь, пока дозволено; желаю, чтобы всегда было дозволено. Если это будет недостижимо, всё же, раз я, смелый муж и к тому же философ, признал, что жить — это самое прекрасное, я не могу не любить того, по чьей милости я достиг этого5. Если бы он желал существования такого государства, какого, быть может, и он хочет и должны желать мы все, он все-таки ничего не может сделать: до такой степени он связал себя с многими.