Луций Сабин - Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Несмотря на очевидную глупость кампанского высокомерия, Капуя — город воистину величественный. Улицы Капуи прочерчены, как плавный, внимательный полет сокола в небе и его смертоносное падение на землю. И наши, и греки зачастую выводят название города от наших слов caput или campus [58] Соответственно «голова» и «равнина». Ср. Страбон , 4, 3 со ссылкой на Полибия. но, в действительности, оно происходит от этрусского capys , что и значит сокол , поскольку Капую основали этруски. Говорят также, что именно поэтому Капуя называлась когда-то в переводе на наш язык Вултурном [59] Vultur (лат.) — сокол. , как и ближняя река. (Ныне Вултурном называется небольшой поселок неподалеку от впадения этой реки в Нижнее море [60] Нижнее море — Тирренское море (в противоположность Верхнему морю — Адриатическому). .) Впрочем, наше слово caput по смыслу очень подходит этому городу, расположенному в самом центре Италии [61] В античности в понятие «Италия» не входила нынешняя Северная Италия, т. е. античная Цизальпийская Галлия. и достойному быть его главой [62] Ср., напр., высказывание современника описываемых событий Цицерона: «Капуя… которая в наши времена — второй Рим ( altera Roma )» («Филиппики», XII, 3,7) и традиционный взгляд на Капую: «город величайший и роскошнейший» (urbs maxima opulentissimaque: Тит Ливий VII, 31, 6). . Примечательно также, что этрусское capys напоминает о птицегадании, без которого вряд ли когда обходилось основание города. Наше предание об основании Рима запутано: чтобы распутать его, обычно говорят, что первым увидел соколов Рем, но Ромулу явилось большее число птиц [63] Тит Ливий . I, 7: «Рему, как передают, первому явилось знаменье — шесть соколов, — и о знамении уже возвестили, когда Ромулу предстало двойное против этого число птиц. Каждого из братьев толпа приверженцев провозгласила царем: одни придавали больше значение первенству, другие — числу птиц». . Потому-то и облик и вся история Рима запутаны, полны несуразностей, противоречий и распрей, а в Капуе все предельно ясно и четко, как полет сокола и его безошибочно рассчитанное падение.

Капуанские улицы до сих пор вытянуты совершенно строго, как ряды копий, изготовившихся к бою. Арена [64] Arena , т. е. знаменитый Капуанский амфитеатр, самый известный на территории Италии после Колизея после реконструкции конца I — начала II века н. э. В описываемые времена на его месте находился амфитеатр, построенный в эпоху Гракхов или чуть позднее. и театр словно уравновешивают город и своими строениями и своими страстями [65] Арена находилась у восточной окраины Капуи, театр — у западной. . Капую считают родиной гладиаторских боев, но не следует забывать, что именно в этих краях родилась ателлана: эти два зрелища — словно крылья сокола, уравновешивающие и направляющие его полет.

И те же соколиные крылья замерли на шлемах гладиаторов древнейшего вида, ведущего свое происхождение от бустуариев [66] Бустуарии ( bustuarii от bustum «место сожжения; место погребения» ) — гладиаторы, сражавшиеся на похоронах, древнейший вид гладиаторов. В Риме впервые — в 264 году до н. э. на Forum Boarium («Бычьем рынке») на похоронах Луция Брута Перы. : здесь до сих пор можно видеть старинный поединок Меркуриев, который завершается тем, что труп побежденного уволакивает, предварительно разбив ему череп молотом, отвратный до содрогания этрусский Харон [67] Точнее Харун — этрусский демон смерти, имя (и частично функции) которого схоже с греческим Хароном. .

Третьего дня я смотрел «Подложного Юпитера» — еще более грубую и смехотворную потеху над Иксионом, чем «Амфитрион» Плавта [68] « Iuppiter suppositus » (ср. ателлану Помпония «Agamemno suppositus» «Подложный Агамемнон»). Иксион пожелал овладеть Юноной, и, желая покарать его, Юпитер устроил так, что Иксион сочетался с Тучей (Нефелой), принявшей облик Юноны. В комедии Плавта «Амфитрион» Юпитер (в соответствии с традиционным греческим мифом) принимает облик Амфитриона, Меркурий — слуги Амфитриона Сосии. Таким образом, оба сюжета представляют собой «комедию ошибок». . Как и у Плавта, два Меркурия очень забавно пререкались друг с другом, а затем подрались. Не знаю, было ли это сделано умышленно или же здесь имело место совпадение, но драка потешных Меркуриев очень напоминала смертельный поединок бустуариев. Зрители заметили это и смеялись, тогда как кровавый поединок Меркуриев-гладиаторов всерьез вызывает чисто кровожадный восторг без смеха.

Восторг, испытываемый от поединка, когда мы не ставим ни во что жизнь побежденного, находится, таким образом, где-то посредине между ужасом, содроганием смерти и самозабвенным смехом — потехой над страданием. Обычно мы над этим не задумываемся. Равно как не задумываемся, почему грозного проводника душ Меркурия, который единственный изо всех богов, обладателей сиятельного неба и бессмертия, не страшится мира вечного мрака и смерти, мы представляем себе обычно как изящного, даже привлекательного своим лукавством пройдоху. Вот кто воистину способен помнить о смерти средь веселого пира. Лукавствующий ради корысти, играющий ради спасения, играющий ради смерти, играющий ради игры как таковой, единственный из богов, пребывающий поочередно в мире бессмертных, в мире смертных и в мире смерти, шутник и обманщик, очаровательный, желанный и неутомимый любовник, единственный, кто прикасается к грозным тайнам мирозданья, изощренный убийца, владеющий вычурным щитом-зеркалом и мечом-серпом, наподобие фракийского, но совершенно сказочным. Гладиаторский бог.

Наблюдая игру здешних актеров (в особенности Меркуриев в «Подложном Юпитере») и бои кампанских бустуариев, я пришел вдруг к выводу, что гладиаторский шлем — в сущности, та же театральная маска, а гладиаторские бои (особенно древние) — те же театральные представления. Древние гладиаторы скрывали за маской свое лицо, и в то же время шлем как подлинная persona [69] Здесь: «театральная маска, персонаж». Ср. чуть ниже: « persona в изначальном смысле этого слова». придавал гладиаторам какие-то особые, застывшие раз и навсегда черты, которые словно оживают и обретают некий личностный характер благодаря движениям гладиатора. Или движениям и голосу актера: разве не то же наблюдаем мы в ателлане? Таким образом, и гладиаторы — все те же personate [70] Personati — «люди в масках, ряженые», т. е. театральные актеры. .

Я пытался установить, что такое странный головной убор (то ли шлем, то ли шляпа) Меркурия galea Mercuri , но установил только, что у греков по этому вопросу царит полнейшая путаница: его называют то πέτασος, то πίλος, то опять-таки странным словом κυνέη [71] Обычно считается, что πέτασος означает шляпу с широкими полями, πίλος — закругленную шапку (и другие виды одежды), а также шлем, κυνέη (κυνή) — шлем. Однако в античных текстах (в том числе и у толкователей) неоднократно прослеживается смешение этих трех слов (напр., Схолии к Аристофану. Птицы. 1203: «Говорят, что κυνή называют πέτασος на Пелопоннесе: Гермес носит на голове πέτασος, который здесь назван κυνή, и пелопоннесцы говорят κυνή вместо πέτασος»), «Странность» слова κυνέη (κυνή) состоит в созвучии (?) с κυνέος «собачий». . Потом в голову мне пришла вот какая мысль: путаница вызвана тем обстоятельством, что загадочный шлем (или шляпа?) делал Меркурия невидимым, а потому и неизвестным: отсюда всевозможные видоизменения «шлема» Меркурия на изображениях греческих художников и в описаниях греческих авторов. Я прекратил заниматься вопросом о «шлеме» Меркурия, но занятия эти, несомненно, пошли мне на пользу, обогатив мои познания. Кажется, я даже сделал ценное наблюдение: главная особенность galea Mercuri или κυνέη Аида, делавшая обладателя его невидимым, состоит в сокрытии лица. Тот, кто надевал galea Mercuri , утрачивал собственное лицо и становился persona в изначальном смысле этого слова. Не обращал ли ты, Луций, внимания на то обстоятельство, что у нас, римлян, в отличие и от греков, и от варваров, шлемы обычно не закрывали лицо? Конечно же, и у греков, и у варваров тоже были шлемы, оставлявшие лицо открытым, но в целом никакой другой народ никогда не смотрел в лицо смерти так прямо, так открыто, как мы. Не потому ли мы закрывали лицо гладиаторам шлемами-масками наподобие театральных, чтобы дать им некую застывшую личину persona , лишив их тем самым собственного живого лица?