Марк Цицерон - Оратор

(31) Что за странная извращенность в людях: владея хлебом, поедать желуди [19] Владея хлебом, поедать желуди — пословица: по преданию, древнейшие люди на земле питались желудями, пока богиня Деметра не научила афинян (в Элевсине) возделывать хлеб и афинский царь Триптолем не разнес это искусство по всей земле; отсюда ирония следующей фразы. ? Или афиняне, научив людей земледелию, не научили их заодно и красноречию? Наконец, кто из греческих риторов когда-нибудь что-нибудь почерпнул из Фукидида? — "Но все его хвалят!" — Согласен, но хвалят его за разумное, правдивое и серьезное объяснение событий: не за то, что он ведет процесс в суде, а за то, что он ведет повествование о войнах в своей истории.

(32) Поэтому он никогда и не считался оратором, и если бы он не написал историю, имя его неминуемо забылось бы, хоть он и был человек видный и знатный. Но и у него никто не вдохновляется важностью слов и мыслей: напротив, все, кто говорит обрывисто и бессвязно, для чего и образца-то никакого не требуется, мнят себя чистокровными Фукидидами. Я встречал даже такого, который стремился уподобиться Ксенофонту, чья речь, действительно, сладостнее меда, но вовсе чужда шуму форума [20] Фукидид принадлежал к знатному роду, был политическим деятелем и полководцем и лишь потом, оказавшись в изгнании, стал писать историю. Сладостнее меда — намек на то, что Ксенофонт был прозван "аттической пчелой" за чистоту языка. .

(33) Итак, вернемся к тому оратору, которого мы хотим обрисовать, вооружив его тем самым красноречием, какого ни в ком не знал Антоний. Поистине, Брут, на великое и трудное дело мы посягаем; но для человека любящего, по-моему, нет ничего трудного. А я люблю и всегда любил твои дарования, твои стремления, твой нрав. С каждым днем все более меня мучит тоска о наших встречах, о привычной жизни, о твоих ученых беседах, которые мне так хотелось бы услышать, и чувства мои все более возбуждаются дивной славой твоих замечательных добродетелей, которые столь разнообразны, но все объемлются твоим высоким духом.

(34) Что может быть противоположнее, чем строгость и мягкость? Но кто когда-нибудь слыл более справедливым и более любезным? Что может быть труднее, чем решать распри многих лиц и сохранить привязанность каждого? А ты это делаешь так, что даже тот, против кого ты выносишь решение, уходит спокойный и довольный. Ты ничего не делаешь, чтобы угодить кому-нибудь одному, но всеми твоими действиями ты угождаешь всем. Вот почему на всей земле одна лишь Галлия [21] Цизальпинская Галлия только что (в 49 г.) получила от Цезаря римское гражданство, и пост ее наместника был ответственным и почетным. Столь же похвально говорит о наместничестве Брута Плутарх, "Брут", 6: "В противоположность другим правителям, надменным и корыстолюбивым, грабившим вверенные им провинции как завоеванные страны, Брут явился для подвластного ему населения истинным утешением и успокоением…" (пер. В. Петуховой). Панегирическая преувеличенность таких отзывов очевидна. не пылает общим пожаром: здесь показываешь ты себя на виду у всей Италии, и тебя окружает цвет и сила ее лучших граждан.

А как замечательно, что среди самых важных дел ты никогда не забываешь научных занятий и постоянно или пишешь сам [22] Пишешь сам — действительно, уже в начале 45 г. Брут присылает Цицерону свое сочинение "О добродетели" (Цицерон, "О пределах добра и зла", I, 8). , или побуждаешь меня что-нибудь написать!

(35) И вот, я принимаюсь за это сочинение, только что окончив "Катона" — книгу, за которую я никогда бы не взялся, зная, как враждебно наше время добродетели, если бы не почитал грехом ослушаться, когда ты просил меня, оживляя дорогое воспоминание о нем, — но заверяю, что решаюсь писать об этом только по твоей просьбе и против моей воли. Я хочу, чтобы мы разделили вину, если я не справлюсь с таким предметом: ты — за то, что возложил на меня это бремя, я — за то, что принял его; посвятив мое сочинение тебе, я искуплю этой заслугой погрешности моих суждений.

(36) Самое трудное во всяком деле — это выразить, что представляет собою тот образ лучшего, который у греков называется χαρακτήρ [23] χαρακτηρ , собств. "чекан", "тип"; здесь опять в значении платоновской идеи. , ибо один считает лучшим одно, другой другое. Я люблю Энния, говорит один, потому что Энний не отходит от обычного словоупотребления; а я Пакувия, говорит другой, у него все стихи пышны и отделаны, Энний же во многом небрежен; третий, допустим, любит Акция [24] Сопоставление Энния, Пакувия и Акция принадлежит к числу излюбленных в древности оценочных сравнений. Так как все три поэта, о которых идет речь, сохранились лишь в отрывках, судить о справедливости этих оценок трудно; в частности, высокий слог Энния мог казаться "обычным словоупотреблением" разве что в сравнении с Пакувием. ; так все по-разному судят о латинских писателях, как и о греческих, и нелегко выяснить, что же будет всего превосходнее. Так же и в картинах одни любят резкое, грубое, темное, а другие блестящее, радостное и светлое. Что же можно взять как некоторый образец или устав [25] Образец или устав — praescriptum aut formulam, юридические термины, обозначающие преторскую инструкцию по ведению того или иного процесса. , если каждая вещь замечательна в своем роде, а родов так много? Но такое сомнение не остановило меня в моей попытке: я рассудил, что во всех предметах есть нечто самое лучшее, и если даже оно скрыто, человек сведущий может в него проникнуть.

(37) Но так как есть много родов речи, все они различны и не сводятся к одному типу, то и хвалебные речи, и исторические повествования, и такие увещевательные речи, образец которых оставил Исократ в панегирике, а с ним многие другие так называемые софисты, и все остальное, что чуждо прениям на форуме, — иными словами, весь род, называемый по-гречески эпидиктическим, потому что цель его — как бы показать предмет к удовольствию зрителей, — все это я сейчас оставлю в стороне [26] Цицерон стремится ограничить тему судебным красноречием и исключить из нее эпидиктическое красноречие, с которым издавна сближались история и "увещевания" типа исократовского панегирика. .

Я не говорю, будто все это не стоит внимания, — напротив, на этом как бы вскармливается тот оратор, которого мы хотим обрисовать и о котором стараемся говорить как можно обстоятельнее. Здесь он усваивает обилие слов и свободнее располагает их сочетанием и ритмом.

(38) Здесь даже позволяется созвучие сентенций, допускаются звучные четкие и законченные периоды и намеренно — не втайне, но открыто и свободно — проявляется забота о том, чтобы словам соответствовали слова одинаковой длины, как бы вровень отмеренные, чтобы нередко сближались несхожие и сопоставлялись противоположные понятия и чтобы окончания фраз, сходным образом закругляясь, давали сходный звук [27] Перечисляются три "горгианские", ранее всего разработанные фигуры: исоколон (равночленность), антитеза (противоположение) и гомеотелевтон (подобие окончаний). : в настоящих же судебных речах мы это делаем гораздо реже и, во всяком случае, незаметнее. В Панафинейской речи [28] Панафинейская речь в похвалу Афинам и Аттике была составлена Исократом в 342 г. (на 94 году жизни); во вступлении к ней он так говорит о своих ранних произведениях: "Когда я был молод, я предпочитал сочинять речи не такие, которые посвящены мифам и полны чудес и выдумок, хотя большинству людей об этом приятнее слушать, чем о собственном спасении; не такие, где повествуется о древних эллинских подвигах и войнах, хоть я и знаю, что они достойны всяческой хвалы; не такие, которые кажутся звучащими просто, без всяких ухищрений, и которым учат молодых людей ловкие стряпчие, чтобы одолеть противника в суде; нет, все это я оставил и занимался лишь такими речами, которые содержат советы на пользу Афинам и остальным эллинам, которые богаты рассуждениями и которые изобилуют равными членами, противоположениями и прочими фигурами, придающими красноречию блеск и вызывающими у слушателей одобрение и рукоплескания. Нынче же до всего этого мне нету дела…". сам Исократ признается, что усердно к этому стремился, — и понятно, так как он писал не для судебного прения, а для услаждения слуха.