Квинт Флакк - Сочинения

Все-таки оба в цене; а поэту посредственных строчек

Ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки!

Как на богатом пиру нескладный напев музыкантов,

Мак в сардинском меду иль масло, жирное слишком,

Нам претят, ибо мы и без них пировали бы славно, —

Точно так и стихи, услада душевная наша,

От совершенства на шаг отступив, бездарными будут.

Кто не владеет мечом, тот не ходит на Марсово поле,

380 Кто не держал ни мяча, ни диска, не бегал, не прыгал,

Тот не пойдет состязаться, чтоб стать посмешищем людям.

Только стихи сочиняет любой, не боясь неуменья,

А почему бы и нет? Он не раб, он хорошего рода,

Всадником числится он, и в дурных делах не замечен.

Ты же, прошу, ничего не пиши без воли Минервы:

Вот тебе главный совет. А ежели что и напишешь —

Прежде всего покажи знатоку — такому, как Меций,

Или отцу, или мне; а потом до девятого года

Эти стихи сохраняй про себя: в неизданной книге

390 Можно хоть все зачеркнуть, а издашь — и словца не поправишь.

Первым диких людей от грызни и от пищи кровавой

Стал отвращать Орфей, святой богов толкователь;

Вот почему говорят, что львов укрощал он и тигров

И Амфион, говорят, фиванские складывал стены,

Двигая камни звуками струн и лирной мольбою

С места на место ведя. Такова была древняя мудрость:

Общее с частным добро разделять, со священным мирское,

Брак узаконить, конец положив своевольному блуду,

И укреплять города, и законы писать на скрижалях.

400 Вот откуда пришел почет к пророкам-поэтам

И к песнопениям их! А потом и Гомер знаменитый,

И Тиртей закалили мужей для воинственной брани,

Песней ведя их на бой; в стихи облеклись прорицанья

И наставленья на жизненный путь; пиерийские струны

Милость дарили царей, несли развлечение душам,

Отдых давали от тяжких трудов. Итак, не стыдися

Музы, искусницы в лирной игре, и певца-Аполлона!

Что придает стихам красоту: талант иль наука?

Вечный вопрос! А по мне, ни старанье без божьего дара,

410 Ни дарованье без школы хорошей плодов не приносит:

Друг за друга держась, всегда и во всем они вместе.

Тот, кто решил на бегах обогнуть вожделенную мету,

Жил с малолетства в трудах, не знал ни Венеры, ни Вакха,

Много и мерз и потел; кто идет состязаться на флейтах,

Долго учился сперва и дрожал пред учителем строгим;

Нам же довольно сказать: «Я на диво стихи сочиняю —

Все остальное провал побери, а мне неприлично

Вдруг признаться, что я, не учась, чего-то не знаю».

Как созывает глашатай народ к продаже имений,

420 Так и льстецов созывает поэт, к себе на поживу —

Тот, у кого за душой и поместий и денег немало.

Если умеет отвесть на пиру он место для гостя,

И поручительство дать бедняку, и вызволить в тяжбе

Тех, кто сам на суде не силен, — то вряд ли отыщет

Разницу он между лживым льстецом и подлинным другом.

Если ты дал или дашь клиенту богатый подарок, —

Не приглашай его слушать стихи, — он заранее полон

Счастья, он будет кричать: бесподобно, прекрасно, прелестно,

Будет краснеть и бледнеть, глаза отуманит слезою,

430 Будет подскакивать с места и оземь притопывать пяткой.

Как в похоронных рядах наемный плакальщик будет

Громче рыдать и заметней, чем тот, кто и вправду горюет,

Так всегда лицемер крикливей, чем честный хвалитель.

Видно, недаром у персов цари за полною чашей

Чистым пытают вином, желая узнать человека,

Верный он друг или нет. И если стихи ты слагаешь,

Остерегись лицемерных лжецов с их лисьей личиной.

Если Квинтилию ты читал свои сочиненья,

Он говорил: «Исправь-ка вот то и это словечко».

440 Ты возражал, что пытался не раз, но все понапрасну, —

Он предлагал зачеркнуть весь стих и пустить в перековку.

Если же ты начинал защищать неудачное место,

Вместо того чтоб его изменить, — он больше ни слова:

Можешь себя и творенья свои без соперников нежить!

Здравый и дельный ценитель бессильные строки осудит,

Грубым предъявит упрек, небрежные — черным пометит

Знаком, перо повернув, излишнюю пышность — урежет,

Там, где слишком темно, — прикажет света подбавить,

Там, где двусмысленность, — вмиг уличит, где исправить — укажет;

450 Строгий, как сам Аристарх, он не скажет: «Зачем же мне друга

Из пустяков обижать?» Пустяки-то к беде и приводят,

Если за них навсегда осмеют и отвергнут поэта.

Словно тот, кто коростой покрыт, или болен желтухой,

Или лишился ума, иль наказан гневливой Дианой,

Именно так ужасен для всех поэт полоумный —

Все от него врассыпную, лишь по следу свищут мальчишки.

Ежели он, повсюду бродя и рыгая стихами,

Вдруг, как тот птицелов, что не впору на птиц загляделся,

Рухнет в яму иль ров, — то пускай он хоть лопнет от крика:

460 «Люди! На помощь! Скорей!» — никто и руки не поднимет,

Если же кто и начнет спускать ему в яму веревку,

Я удержу: «А что, если он провалился нарочно

И не желает спастись?» — и по этому поводу вспомню

Смерть Эмпедокла: «Поэт сицилийский, в отчаянной жажде

Богом бессмертным прослыть, хладнокровно в горящую Этну

Спрыгнул. Не будем лишать поэта права на гибель!

Разве не все равно, что спасти, что убить против воли?

Это не в первый уж раз он ищет блистательной смерти, —

Вытащишь, кинется вновь: ему уж не быть человеком.

470 Кроме того, ведь мы и не знаем, за что он наказан

Страстью стихи сочинять? Отца ль осквернил он могилу

Молнии ль место попрал, — но лютует он хуже медведя,

Хуже медведя, что клетку взломал и ревет на свободе!»

Так от ретивых поэтов бегут и ученый и неуч —

Если ж поймает — конец: зачитает стихами до смерти

И не отстанет, пока не насытится кровью, пиявка.

162

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный Аквилон сотреть не может,

Ни множество веков, ни едка древность.

Не вовсе я умру; но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю.

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

Где быстрыми шумит струями Авфид,

Где Давнус царствовал в простом народе;

Отечество мое молчать не будет,

Что мне беззнатной род препятством не был,

Чтоб внесть в Италию стихи Эольски,

И первому звенеть Алцейской лирой.

Взгордися праведной заслугой, Муза,

И увенчай главу Дельфийским лавром!

Красноречивый внук Атласа,

Меркурий, дикий нрав смягчивший грубых смертных

И образ давший их движенью тел красивый