Лукиан - Избранное

19. Он молча потер лицо рукой и, выждав немного начал примерно так: «Тебя, повелительница Афродита, тебя зовут мои моленья: будь помощницей в речи, которую я должен произнести в твою защиту. Ведь то дело, которому уделишь ты хоть каплю своего умения убеждать, становится самым совершенным, а речи о любви особенно в тебе нуждаются: ведь ты — их родная мать. Женщина сама — будь защитницей женщины, а мужчинам дай оставаться тем, чем они родились, мужчинами! Тотчас в начале своей речи призываю в свидетели всего того, что я почитаю правильным, праматерь и первопричину всякого рождения! Я имею в виду священную мать всего сущего — природу, которая, сочетав первичные стихии мироздания — землю, воздух, огонь и воду, — из их взаимного смешения породила все живое и одушевленное. Зная, что мы сотворены из смертной материи и что краток срок жизни, предназначенной каждому, она устроила так, что гибель одного служит рождению другого. Умершее она соразмерно возмещает рождающимся, чтобы мы вечно жили, сменяя друг друга. Но ничто не может родиться от одного существа; поэтому она сделала природу каждого вида двойственной: мужскому полу она дала в удел выделение семени, а женский — сделала как бы вместилищем рождаемого. Вложив в оба пола взаимное влечение, она сочетала их друг с другом, предписав нерушимый закон, чтобы и тот и другой оставался верен своему естеству и чтобы ни женщины не вели себя, вопреки природе, как мужчины, ни мужчины непристойно не изнеживались. Благодаря этому лишь общенье мужчин с женщинами до сих пор сохраняет в непрерывных сменах поколений человеческую жизнь бессмертной: ведь ни один мужчина не может похвалиться, что рожден мужчиной. Двум самым почтенным именам достается вся честь, и одинаково чтят люди отца и мать.

20. Вначале, когда люди еще жили и думали, как и в век героев, и старались приблизиться к богам своей добродетелью, они повиновались законам, установленным природой: достигнув должного возраста, мужчины сочетались браком с женщинами и становились отцами благородных детей. Но вскоре люди спустились с этой высоты в пучину удовольствий и проложили странные и невиданные пути к наслаждению. Сластолюбие, которое дерзает на все, преступило законы самой природы. Кто же первый взглянул на мужчину как на женщину, прибегнув к одному из двух: или к тираническому насилию, или к бесчестному обольщению? На одном ложе сошлись существа одной природы; видя себя самого в другом, они не стали стыдиться ни того, что делают, ни того, что испытывают. Они, как говорится, бросают семя на бесплодный камень, получая малое наслаждение ценою большого бесчестья.

21. Их дерзость дошла до такого тиранического насилия, что даже железом оскверняют они природу: истребив в мужчине его пол, они находят более обширные пределы для своих наслаждений. А те, жалкие и несчастные, чтобы дольше быть мальчиками, перестают быть мужчинами: двусмысленная загадка двойственной природы, они не остались тем, кем родились, и не приобрели качеств того пола, в который перешли. И то, что делается, дабы продлить им цветение юности, заставляет их чахнуть и преждевременно стариться. Они считаются детьми — и одновременно успели стать стариками, даже недолгое время не побыв мужчинами. Так нечистое сластолюбие — наставник во всяческой мерзости, — изобретая одно бесстыдное наслаждение за другим, доходит до такого порока, который и назвать прилично нельзя; лишь бы ни один вид беспутства не остался неиспытанным!

22. А если бы каждый придерживался законов, установленных для нас провидением, то мы довольствовались бы общением с женщинами, и жизнь очистилась бы от позора. В самом деле, сохраняется же закон природы в чистоте среди животных, которые не могут ничего испакостить своими дурными наклонностями: львы не беснуются от любви ко львам, а своевременно возбуждает в них Афродита страстное стремление к львицам, бык — вожак стада — покрывает коров, а баран оплодотворяет мужским семенем целую отару. Что же? Разве кабаны не ищут самок? Разве не с волчицами спариваются волки? Вообще ни среди птиц, щебечущих в воздухе, ни среди тех, кому выпал жребий жить под водой, ни среди животных, обитающих на суше, никогда самец не стремится к общению с самцом, и незыблемы остаются законы провидения. А вы, люди, напрасно хвалитесь своим разумом; на самом деле именно вы — негодные звери! Какой невиданный порок побуждает вас преступать все законы и предаваться взаимному нечестью? Какая слепая бесчувственность окутала ваши души, если вы впали в двойной грех, избегая того, за чем следует гнаться, и гонясь за тем, чего следует избегать? Да если все люди один за другим решат, что лишь к этому нужно стремиться, — не останется больше ни одного человека.

23. Здесь и появляются у последователей Сократа эти удивительные речи, которыми они морочат слух мальчиков, не обладающих еще зрелыми суждениями. Но человек, разум которого достиг расцвета, не может ими увлечься. Эти люди притворяются, будто любят душу, и, стыдясь любить красоту тела, именуют себя любителями добродетели. Порою мне хочется просто смеяться над ними. Почему же вы, возвышенные философы, с презрением пренебрегаете человеком, который дал себя испытать в течение долгого времени и показал, каков он есть, о чьей добродетели свидетельствует седина и старость? Почему вся ваша мудрая любовь стремится лишь к юным, о ком еще никак нельзя судить, к чему они обратятся в жизни? Или есть такой закон, что всякое внешнее безобразие нужно осудить и за нравственную низость, а все красивое восхвалять как нравственное, прекрасное? Но ведь согласно великому провозвестнику истины — Гомеру —

И еще где-то он снова сказал:

И конечно, мудрого Одиссея он восхваляет больше, чем прекрасного Нирея.

24. Почему же ничью любовь не привлекает ум, справедливость и прочие прекрасные качества, которые достались в удел зрелым людям, а красота мальчиков вызывает сильнейшие волнения страстей? Конечно, следовало, о Платон, полюбить Федра за то, что он предал Лисия. Или пристойно было влюбиться в доблестного Алкивиада, который увечил статуи богов и за выпивкой разбалтывал тайны Элевсинских мистерий? Какой человек признает себя любовником того, кто предал Афины, из-за кого Декелея была укреплена врагом, кто всю жизнь стремился к тирании? Но, как говорит божественный Платон, Алкивиад, пока не оброс бородой, был всем любезен: а когда, выйдя из отрочества и став мужчиной, он достиг того возраста, в котором несовершенный дотоле разум приобретает всю силу суждения, — все его возненавидели. Что же? Прикрывая постыдные страсти стыдливыми именами, эти люди — скорее любители юношей, чем любители мудрости — называют нравственным совершенством телесную красоту. Но довольно говорить об этом; пусть не кажется, что я с неодобрением вспоминаю великих людей.