Лукиан - Избранное

33. Брак изобретен как средство, необходимое для продолжения рода, но только любовь к мужчине достойно повелевает душой философа. Ведь все, чем занимаемся мы не ради нужды, а ради красоты и изящества, ценится больше, чем нужное для непосредственного употребления, и всегда прекрасное выше необходимого. Пока жизнь людей протекала в невежестве и не было у них досуга, чтобы каждый день искать лучшее, они поневоле ограничивались самым необходимым, потому что недостаток времени не давал возможности открыть, как жить хорошо. Потом, когда не стало уже этой вечно тяготеющей нужды, умы потомков, освобожденные от уз необходимости, приобрели свободное время, чтобы придумать что-нибудь получше, отчего постепенно возросли разные знания. Это можно видеть на примере самых совершенных искусств. Когда появились первые люди, они старались только каждый день утолить свой голод. Недостаток необходимого не позволял им выбирать, и, в плену постоянной нужды, они питались первой попавшейся травой, выкапывали мягкие корешки и чаще всего ели желуди. Но со временем, увидев, как благодаря новооткрытым трудам земледельцев ежегодно приносит новый плод посев пшеницы и ячменя, люди оставили прежнюю пищу на долю бессловесных животных. И никто не будет настолько безумен, чтобы сказать, что дуб лучше колоса.

34. Дальше. Разве в самом начале жизни люди, нуждаясь в покровах, не надевали шкуры, содранные с диких зверей? И разве не додумались они, что горные пещеры и дупла в корнях сухих растений могут служить убежищами? Подражая этим образцам и все время совершенствуя свое подражание, люди выткали себе платье, построили жилища. Незаметно шли вперед эти искусства, взяв в учителя время; и вот красиво запестрели гладкие прежде ткани, вместо жалких домишек научились строить из великолепных камней высокие палаты, а безобразие голых стен покрывать яркими разноцветными красками росписей. Все эти искусства и науки, прежде безмолвные и погруженные в глубокое забвение, взошли после долгого заката во всем своем блеске, потому что каждый, открыв что-нибудь, передавал свое открытие тому, кто шел за ним; так весь ряд преемников восполнил недостающее, ибо всякий прибавлял новое к тому, чему научился сам.

35. Так пусть никто не ищет в древности любви к мальчикам: ведь необходимо было сходиться с женщинами, чтобы наш род не погиб совершенно, лишенный оплодотворения. Но только в наш век, ничего не оставляющий неисследованным, появились на свет разнообразные знания и те стремления, которые возбуждает в нас благородная жажда прекрасного. Тогда вместе с божественной философией расцвела и любовь к мальчикам. А когда придумано новое, не следует, Харикл, порицать его, называя негодным только потому, что оно не было открыто раньше. Не считай, что общение с женщинами лучше любви к мальчикам только потому, что оно несет печать более древних времен. Будем же считать древние привычки необходимыми, но разве не заслуживает большего уважения то, что жизнь открыла, когда люди приобрели досуг для измышлений.

36. Я тут едва удержался от смеха, когда Харикл восхвалял бессловесных животных и скифские пустыни: ведь от чрезмерного увлечения спором он чуть было не пожалел о том, что родился эллином. При этом он не понизил голос, чтобы скрыть свои слова, как человек, который сказал не то что хотел; нет, крича во все горло, громким голосом заявил он: «Не сходятся друг с другом самцы ни у львов, ни у медведей, ни у кабанов: лишь стремление к самкам властвует над ними». А что в этом странного? Ведь существам, лишенным разума и неспособным мыслить, недоступно то, что люди избирают разумным суждением. Если бы Прометей или какой-нибудь другой бог наделил их человеческим разумом, то не обитали бы они в одиночку в горах и не поедали бы друг друга, а, воздвигнув, как мы, святилища, жили бы каждый в своем доме с домашним очагом посредине и создали бы государство с общими законами. Что же удивительного, если животные, которые по их собственной природе осуждены провидением не получить благ, доставляемых разумом, лишены вместе со всем остальным и влечения к мужскому полу? Самцы львов не живут друг с другом — но ведь они и не занимаются и философией. Не сходятся друг с другом медведи-самцы — но ведь им неведома вся красота дружбы. А человеческий разум и знания, из частых опытов выбрав лучшее, признали любовь к мальчику самой верной.

37. Так не собирай же, Харикл, россказни гетер нашей распутной жизни и голословно не издевайся над нашей скромностью. Не путай небесного Эрота с Эротом-младенцем, а подумай — правда, поздно тебе с это переучивать в твоем возрасте, но подумай хоть теперь, если не подумал раньше: ведь Эрот — бог двойственный, и не одинаково вдохновляет он нас и будоражит наши души. Один Эрот, как я думаю, мыслит совсем по-детски, и рассудок не в силах управлять его нравом; он наполняет души людей неразумных; больше всего его занимает страсть к женщинам. Он — друг мимолетного необузданного желания — заставляет человека в безрассудном порыве гнаться за предметом вожделения. Другой Эрот — отец Огиговых времен, 438чистым и священным предстает он пред нашими взорами. Повелитель непорочных влечений, он вдыхает кротость в душу каждого, и мы, получившие в удел милость этого бога, преданы лишь тем наслаждениям, которые сочетаются с добродетелью. Ведь в самом деле, по словам трагического поэта, двойственным дыханием дышит Эрот, и мы под одним названием объединяем несходные страсти. Стыд тоже — божество двойственное, приносящее нам и пользу и вред:

Так нет ничего странного и в том, что страсть получила то же имя, как и добродетель, так что любовью именуют и разнузданное наслаждение, и целомудренную связанность.

38. Харикл сказал: «Ты ни во что не ставишь брак, ты изгоняешь из жизни весь женский пол; как же сохранимся тогда мы, люди?» Да, нам можно было бы позавидовать, если б мы, как говорит мудрейший Еврипид, 440избавленные от сношений с женщинами, приходили бы в храмы и святилища и там за серебро и золото покупали бы детей для продолжения рода. Необходимость наложила нам на плечи тяжелое ярмо и силой принуждает нас следовать ее велениям. Так изберем разумом прекрасное, и пусть только полезное подчиняется необходимости. Пока дело касается детей — пусть сохраняют значение женщины; но во всем остальном — прочь, знать и не хочу! Кто же в здравом уме мог бы перенести женщину, которая с раннего утра прикрашивается с помощью неестественных ухищрений? Ее подлинный вид безобразен, и лишь искусственные украшения скрадывают природную неприглядность.