Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

Снег перестал только к первой страже. Земля оделась в серебряный наряд. Весь мир казался выточенным из нефрита.

На другой день У Сун ушел в управу, а Цзиньлянь пораньше выпроводила мужа и попросила старуху Ван купить вина и мяса. Настал полдень, а деверь все не приходил. Цзиньлянь вошла к нему в комнату и разожгла жаровню. «Сегодня я должна его покорить, – думала она. – Не верится мне, что его нельзя увлечь». Затем, откинув занавеску, она встала у двери и заметила вдали запорошенную снегом фигуру У Суна. Он шел домой, приминая снег, яшмовым ковром устлавший все вокруг.

– Замерзли, должно быть? – с улыбкой встретила его невестка, откидывая занавес.

– Спасибо за внимание, – ответил У Сун, переступая порог.

Цзиньлянь протянула было руки, чтобы принять у него широкополую войлочную шапку, но он, поблагодарив любезную хозяйку, сам стряхнул с шапки снег и повесил ее на стену. Потом развязал пояс, скинул зеленый, цвета попугая, халат и вошел в дом.

– Что же вы завтракать не приходили? Я все утро прождала.

– Утром меня пригласил на завтрак один мой знакомый, а тут другой повстречался, звал на чарку вина, но я отказался.

– Погрейтесь у огонька, – пригласила Цзиньлянь.

– Прекрасно! – воскликнул У Сун и, сняв зимнюю с промасленной подошвой обувь, сменил носки, надел домашние туфли и пододвинул скамейку поближе к огню.

Инъэр было велено загодя запереть наружную дверь и задние ворота. Хозяйка тем временем припасла закуски, подогрела вина и, войдя в комнату, накрыла на стол.

– А где брат? – спросил У Сун.

– Брат ваш, как всегда, торгует. Давайте выпьем вдвоем чарочку-другую.

– Вот вернется брат, тогда и выпьем, – заметил У Сун.

– Да его разве дождешься? – не унималась Цзиньлянь и поднесла вина.– Выпейте эту чарку до дна.

У Сун взял у нее из рук чарку и разом осушил.

– Погода стоит холодная, – заговорила невестка, предлагая вторую чарку. – Выпейте и эту – будет пара.

– И вы пейте, невестка, – налил ей У Сун.

Цзиньлянь отпила несколько глотков и поставила на стол другой кувшин.

– Прослышала я, будто вы, деверек, певичку содержите против управы. Это правда? – Цзиньлянь улыбнулась, чуть приоткрыв свою пышную грудь. Ее черные, как тучи, локоны рассыпались по плечам.

– Мало ли что болтают злые языки. Я, У Младший, не из таких.

– Не верю я вам. Сдается мне, что на языке у вас одно, а на сердце совсем другое.

– Не верите, так брата спросите, – настаивал деверь.

– Ах, лучше не говорите вы мне о нем! – оборвала Цзиньлянь. – Что он знает, когда живет как впотьмах. Если б он хоть немножко в жизни смекал, не торговал бы лепешками. Выпейте еще, деверь.

У Сун осушил несколько чарок, но хозяйка все не отставала от него. В ней пламенем горела страсть, и она, едва сдерживаясь, не встречая ответного чувства, продолжала заигрывать с деверем. У Сун понял в чем дело и опустил голову. Когда она встала из-за стола и удалилась подогреть вина, У Сун стал мешать угли в жаровне.

Цзиньлянь вернулась не скоро. Проходя мимо У Суна с кувшином, она тронула его за плечо.

– Вы так легко одеты?! Вам не холодно?

У Суну стало не по себе, но он сдержался.

– Не так вы жар мешаете, – Цзиньлянь взяла щипцы. – Дайте я сама разожгу. Враз разогреетесь – горячей жаровни.

Гнев охватил У Суна, но он не проронил ни слова. Ничего не подозревая, Цзиньлянь отложила щипцы, налила чарку и, отпив несколько глотков, опять обратилась к деверю:

– Если у вас есть сердце, допейте мою чарку.

У Сун вырвал у нее из рук чарку, бросил ее на пол, а потом так оттолкнул Цзиньлянь, что она чуть не упала.

– Постыдилась бы, невестка. Я, У Младший, твердо стою на ногах. Я в здравом уме и твердой памяти и не стану попирать устои, с невесткой на блуд не пойду. И прекрати свое бесстыдство! А то не посмотрю, что ты невесткой доводишься, кулаки в ход пущу.

– Да я же пошутила, – покраснев, оправдывалась Цзиньлянь и принялась убирать со стола. – Не надо все принимать всерьез. Неужели вы не видите, как я вас уважаю?

Цзиньлянь собрала посуду и ушла на кухню.

О том же говорят и стихи:

После резкой отповеди У Суна Цзиньлянь поняла, что соблазнить деверя – пустая затея. Рассерженный У Сун между тем сидел у себя в комнате, погрузившись в раздумье. Было уже далеко за полдень и шел снег, когда с коробом на плечах вернулся У Чжи. Он отворил дверь, снял короб и вошел в комнату. Жена сидела с заплаканными глазами.

– С кем это ты поссорилась, а? – спросил он.

– Все из-за тебя. Ты за себя постоять не можешь, вот всякий надо мной и насмехается, – отвечала жена.

– Кто ж посмел тебя унижать?

– Ты и сам прекрасно знаешь, кто! Братец твой. Гляжу: снег валит, и он идет. Я с самыми добрыми намерениями решила поскорее приготовить обед, чтобы вместе закусить да выпить. А он увидал, что тебя нет, и взялся со мной заигрывать. Вон Инъэр спроси. Она собственными глазами видела.

– Нет, мой брат не из таких! – оправдывал У Суна старший брат. – Он – человек честный. Да ты не кричи, не услыхали бы соседи, смеяться будут.

У Чжи оставил жену и пошел к брату.

– А, братец, – начал У Чжи, – ты, верно, сладостей нынче не пробовал. Так давай полакомимся вместе.

У Сун молчал. После долгих размышлений он снял шелковые туфли, опять обул зимние, нахлобучил войлочную шапку, запахнулся в халат и, застегивая пояс, вышел.

– Брат, ты куда? – окликнул его У Чжи.

У Сун промолчал.

– Что с братом?! – спросил У Чжи жену. – Я его спрашиваю, а он ни слова. Прямо к управе зашагал.

– Бестолочь! Чего ж удивляться?! Стыдно ему, вот и ушел. Какими глазами стал бы он смотреть на тебя? По-моему, он пошел за солдатами. Хочет взять вещи и уйти от нас. И ты его, будь добр, не удерживай.

– Если он уйдет, над нами опять станут смеяться, – заметил У Чжи.

– Дурень бестолковый! – ругалась Цзиньлянь. – А если он будет ухаживать за мной, думаешь, не будут смеяться? А не согласен, так ступай и живи себе вместе с ним. Но я не из таких! Или давай мне развод!

Подавленный бранью жены, У Чжи рта открыть не смел. Пока они ругались, У Сун велел солдату захватить шест, коромысло [59], и они направились к дому У Чжи.

– Брат, но почему ты уходишь? – кричал У Чжи вслед удалявшемуся У Суну, который вместе с солдатом уносил вещи.

– Лучше не спрашивай, – отвечал У Сун. – Скажу, тебе ж неловко будет. Я уйду и все.

У Чжи не решился удерживать брата, не посмел расспрашивать, что к чему.

– Ушел, и очень хорошо! – ворчала Цзиньлянь. – По мне, раз начальником стал, значит помогать родным должен, а для него деньги дороже родной семьи. Он, видите ли, еще и обижается. Правду говорят: хорош виноград, да зелен. Надо небо и землю благодарить, что съехал, скрылся с глаз долой.